Полководец мог запросить и больше, чем она могла заплатить.
Потеряв Елену, Симон утратил большую часть самообладания, и небольшая, напоминающая теперь лампаду комета отозвалась на огненный шквал в его груди огненными плевками в землю — куда-то на восток. Однако тут же проявилась и польза: он добрался до Кархедона немыслимо быстро, — почти штормовой ветер дул строго по курсу. А потому Симон нагонял ушедшего вперед Кифу быстро и неотвратимо.
— Военное судно водой заправлялось? — в первой же гавани подошли к занявшим Ливию единоверцам плывущие вместе с Симоном аравийские воины.
— Было, — кивали те, — сегодня поутру. Мы им препятствовать не стали. Все-таки судно александрийское, а у нас теперь с ними мир.
И воины тут же попрыгали в судно, а в Триполи пришла очередь плывущих с Симоном армян.
— Судно из Александрии проходило? — интересовались воины-христиане у обороняющих Триполитанию от варваров Амра единоверцев.
— Было такое… — покосились на замерших у борта аравитян охранники гавани, — часа четыре как ушло.
И Симон поплыл дальше, лишь изредка кидая взгляды на самое странное сопровождение, какое у него когда-либо было: справа по борту — мухамедяне, слева — христиане. Строго друг против друга.
Уже то, с какой настороженностью они смотрели друг на друга, ясно указывало: заблуждаются и те, и другие. Истина, будь она им доступна, мгновенно сняла бы и взаимный страх, и взаимную подозрительность. Но истина им была недоступна.
— Я хочу, чтобы вы все выслушали меня, — поднялся он и ухватился за канат.
И те, и другие повернули лица в его сторону, и все-таки одним глазом косили друг на друга — мало ли что.
— Братья, — перешел он на одно из аравийских наречий, — из Египта похищено наше общее достояние. Это женщина, не уступающая родовитостью царице Шебе. Даже выше.
— Выше Сабы[89]? Выше праматери курейшитов?! — раскрыли рты изумленные аравитяне.
Симон кивнул.
— Если она станет женой какого-нибудь старого козла вроде Папы, мир никогда не будет принадлежать вам.
Аравитяне обмерли, переглянулись и загомонили.
— А если мы ее найдем? — наконец-то спросил командир. — Что ты с ней будешь делать?
— Я хочу, чтобы она исполнила свою собственную судьбу, — ни словом, ни смыслом не соврал Симон.
Ничего не понимающие армяне напряженно смотрели то на него, то на аравитян.
— Братья, — перешел он на армянский и тут же грубо польстил, — вы, конечно, все слышали про праведную княгиню Вараздухт…
— Ту, что веру армянам несла? — неуверенно подал голос командир.
— Да, — кивнул Симон, — так вот, из нашего Египта похищена женщина, армянка, еще более родовитая и праведная, чем Вараздухт. Ты понимаешь, какой грех может произойти, если она станет рабыней какого-нибудь безродного нечестивца?
Командир покрылся румянцем и принялся объяснять остальным, что, собственно, происходит. И после долгого горячего обсуждения, наконец-то, был задан главный вопрос:
— А если мы ее найдем? Чьей она станет?
— Царица Цариц должна сама решать свою судьбу, — непреклонно произнес Симон. — Я от этого правила не отступлю.
Пожалуй, именно с этого момента что-то изменилось — раз и навсегда. Связанные общей задачей и общей тайной воины как-то примирились друг с другом и уже не держали руки на рукоятках мечей. И все-таки, они так и не ведали Истины.
Симон знал, что в обыденной жизни истина приоткрывается — чуть-чуть — лишь таким, как Амр. Давно переступивший страх смерти полководец наверняка что-то видел — там, на краю меж бытием и небытием. Но даже Амр умудрился сделать из увиденного поразительно неверный вывод: Единый бесконечно добр.
Это было тем более удивительно, что кто как не Амр знал, сколь жестока жизнь. По сути, полководцу оставалось проделать лишь одну простейшую гностическую операцию: осознать, что Творение ровно таково, каков его Творец. Но… Амр так и не сделал этого открывающего разум шага.
Симон поднял глаза в небо. Оранжевая комета висела точно над ним, всем своим видом показывая, что Всевышний так же отстраненно красив, как она, и так же невыносимо и непредсказуемо опасен. Пока спит себе высоко в небе — дает передышку, а как что Ему пригрезится, — нащупает и разорвет в куски! Даже не открывая глаз.
«И Сын его такой же будет…»
Собственно, Бог не был высшим существом; выше всего сущего находился Логос, частичку которого носил в себе каждый человек. Именно в Логосе было последнее убежище измученной Актом Сотворения души. Сам же Акт Сотворения более всего походил на изнасилование. Душу ведь не спрашивали, хочет ли она, может ли здесь находиться. Просто Великому Бабуину мало было обладать всей властью над глиной; он желал, чтобы глина чувствовала, что с ней делают, все понимала и страдала. А если верить таким, как Кифа, высшей целью Того Который был окончательно сломленный человек, способный лишь пресмыкаться перед тем, кто его насиловал все эти тысячелетия.