«Чего он хочет? — похолодело внутри Царицы Цариц. — Почему не убьет сам?»
— Еврейка? — неуверенно подошел к ней самый молодой из солдат.
— Да, — кивнула Елена.
В ее генеалогическом древе на прямой материнской линии стояли все, абсолютно все народы Ойкумены.
— Лучше не связывайся, — подошел к молодому солдату второй, постарше, — я говорю тебе, она из варваров.
Молодой испугался. То, что варвары люто мстят каждому, пролившему кровь их рода, знали все.
— Она сама призналась, что еврейка.
Старый солдат пригляделся к грубоватым чертам Царицы Цариц.
— Да, какая она, к черту, еврейка? Или из черкесов или, не приведи Господь, из гуннов. Тут людей Кубратоса, как мух.
Солдат наклонился пониже.
— Или все-таки ты из черкесов?
— Да, — признала Елена; черкесского рода была ее прапрабабушка.
— А может, амхарка? — подошел третий солдат.
— Да, амхарка, — кивнула Царица Цариц; это тоже было истиной, — смотря с какого поколения считать.
Их становилось все больше и больше: три, затем пять, затем подошли еще… но начать делать то, зачем их послал кастрат, никто не решался. И лишь когда мечущийся по краю площади Кифа послал вторую группу еще более пьяных и уже пахнущих чужой кровью погромщиков, в небесах что-то стронулось.
— Лежать! — бросили ее на утоптанную землю казнилища и решительно, со знанием дела сорвали платье, — смотрите, сопляки, как надо с ними…
Елена прикусила губу. Она чувствовала, что кричать бесполезно.
— Ноги… ноги ей разведите…
Ее прижали к земле, начали разводить в стороны руки и ноги…
— Не надо, мальчики… я же всем вам — праматерь.
Елену ударили в ухо.
— Заткнись, сука жидовская!
— Грех ведь какой… неискупимый…
Ее снова ударили.
— Вот тварь! У меня на нее не стоит!
«Симон?!»
Она почуяла, что муж рядом, всем сердцем.
— Симон!!! — заорала она и нечеловеческим усилием сбросила с себя насильника. — Я здесь, Симон!!!
И тогда ее начали топтать.
Мартина, понимая, что Валентин и Теодор все равно пройдут во дворец, приказала своим эфиопам оружия не применять. Но ответного благородства не увидела.
— Ну, вот, Мартина, я и пришел, — по-хозяйски обвел глазами тронный зал Теодор.
— Зачем?
— Судить тебя буду, — ухмыльнулся полководец.
Императрица подняла брови.
— За что Теодор? За то, что ты погубил половину войска, послав его переходить Нил, когда сам Господь был против тебя?
Полководец опешил.
— Или за то, что ты, как всегда струсил, и отдал Никею без боя? А может быть, ты будешь судить меня за то, что отправил флот в Аравию до срока, а затем бездарно потерял весь Траянский канал?
Теодор густо покраснел…
— Нет, подожди, — упреждающе подняла руку Мартина, — я все поняла. Ты хочешь осудить меня за то, что каждый раз доверял оборонять города Египта неопытным мальчишкам, а сам предпочитал укрываться в Александрии! Так?
— Я… я… действовал по согласованию с Сенатом… — выдавил багровый от ярости полководец.
— И в этом тоже виновата я? — наклонила голову Мартина.
Теодор яростно выдохнул и с усилием взял себя в руки.
— Ты виновата в отравлении своего мужа императора Ираклия и его сына императора Константина, — внятно проговорил он и вытащил помятый листок. — Твое письмо ясно доказывает это! Хочешь почитать?
Мартина покачала головой.
— Я прочла вариантов двадцать этого письма, Теодор. Думаю, тот вариант, что ты держишь в руке, ничем не лучше остальных.
В двери послышались тяжелые шаги, и в проеме появился Аршакуни. Стараясь не глядеть на Мартину, он сдержанно кивнул Теодору и отошел в сторону.
— А почему ты не приветствуешь меня, Валентин? — поинтересовалась императрица. — Или ты уже видел указ о моем смещении?
— Мы тебе приготовили кое-что получше… — усмехнулся Теодор и махнул в дверь рукой. — Затаскивайте!
В коридоре послышался такой шорох, словно что-то волокли, и Мартина привстала. Прямо по каменному полу тронного зала протащили и бросили у ее ног два ярко-красных тела — с только что снятой кожей. И они еще жили.
— Кто это? — глотнула императрица.
— Сама посмотри.
Мартина собралась с силами, сделала несколько шагов и склонилась над тем, что был ближе. В уголку бессильно сипящего рта виднелся крохотный кусочек черной кожи.