В Египет, сразу после устранения Амра, прибыли два новых правителя, и налоговая политика начала плавно меняться, и это означало, что, год-два, и начнутся мятежи. Ну, а после того, как просочились новости о том, что у Мухаммада нет более потомства — ни от одной из двенадцати жен, Мартин ждал еще одной резни — уже в стане мусульман. Дикие аравитяне не были в состоянии осознать, какое благо для страны то, что ни в ком более не течет священной крови Пророка.
Ну, и понятно, что повсеместно принялись притеснять евреев. Теперь, в условиях войны всех против всех, не примкнувшие ни к одной партии еврейские купцы и раввины раздражали правителей, как никто другой. И было ясно, когда евреи, последние «нити», связывающие собой лоскутное тело Ойкумены, будут перерезаны, расползется все.
— Разделяй и властвуй, — рассмеялся Мартин. — Бессмертные слова.
Владетель пусть и небольшой, но самой лучшей римской эмпории[93] на всем полуострове Нерон узнал о прибытии Симона, едва тот сошел на берег.
— Этот тот самый? — живо заинтересовался он.
Слухи о Симоне ходили давно, и эти слухи весьма впечатляли.
— Тот самый, — кивнул секретарь.
— Может, пригласить его ко двору? — хмыкнул Нерон. — Пусть позабавит…
Как рассказывали, Симон мог излечить от любой болезни, просто приказав человеку выздороветь, ненадолго поднимал мертвых, превращал воду в вино, заставлял статуи двигаться и гримасничать и даже летал по небу. Впрочем, в реальность последнего чуда Нерон так и не поверил.
— Не стоит, — покачал головой секретарь, — по-моему, он свихнулся.
— Что так? — поднял брови Нерон.
— Теперь он говорит, что он и есть Господь Бог, — криво улыбнулся секретарь.
Император опешил.
— Как так — Бог? Тот Самый?
— Ага, — булькнул смехом секретарь, но тут же посерьезнел. — Но сил у него и впрямь стало много. Делает, что хочет.
Нерон почувствовал, как в животе екнуло. Он был искренне верующим митраистом, то есть, чтил заповеди, знал, что Спаситель Митра уже приходил и понимал, что лишь причастившись Его крови и плоти, можно обрести посмертное блаженство. А уж то чудо, когда молния, ударив точно в его кружку, расплавила металл и пощадила самого Нерона, позволяло думать, что он — все-таки — в числе спасенных.
— Я хочу его видеть.
— Может быть, не стоит? — засомневался секретарь. — Ему ведь дворец разнести — только дунуть…
— Молчи, дурак, — пыхнул Нерон, — и делай, что тебе сказано.
Ему было ужасно любопытно.
Симон пробовал одно дело за другим — лечил, превращал, поднимал со смертного одра — и уже видел: все обстоит самым худшим образом, ибо именно он и был Главным Бабуином Вселенной. И когда за ним пришли от Нерона, он двинулся во дворец с тем же покоем на лице и неизмеримым ужасом внутри, с каким бродил по городу.
— Ты и впрямь сам Господь Бог? — первым делом спросил император[94].
— Да.
— Бог-сын или Бог-отец?
Симон вспомнил Джабраила.
— Сын и Отец едины.
Император заерзал на троне и подался вперед.
— Но это значит, что именно ты в ответе за уничтожение нашего флота?
Симон тяжело вздохнул.
— Не только вашего. Я уничтожил их оба.
Император опешил, долго думал и отодвинулся — чуть-чуть.
— Так ты… недобр?
— Мир есть зло, — развел руками Симон. — А творение целиком отражает лицо своего Творца. Согласись, император.
Нерон поджал губы, и было понятно, почему. Повинный в смерти тысяч людей, он должен был выглядеть перед лицом Истины совершенным негодяем.
— Я говорю не только о тебе, — печально улыбнулся легко увидевший его маленькие испуганные мысли Симон, — я, в первую очередь, говорю о себе.
Император неловко усмехнулся. Было видно, что это не сильно его утешило.
— А как же Спаситель? Он ведь добр и безгрешен.
Симон прикрыл глаза. Маленький комочек живой плоти внутри Царицы Цариц еще не успел родиться, а значит, и нагрешить.
— Да, — согласился он, — мой сын был безгрешен. Но вы убили его.
— Этим Спаситель и спас каждого из нас! — горячо поправил беседу в нужное русло митраист Нерон.
Симон покачал головой.
— Не уверен… Не думаю, чтобы он успел хоть кого-нибудь спасти.
«Или успел?»
Симон понимал, что разницы в том, как именно пролить кровь, — распятым… или убитым во чреве матери, — нет. Главное условие — принять смерть от людей и во имя людей — было соблюдено. Однако мог ли осознать этот комочек плоти, зачем пришел в мир? Была ли в нем искра Логоса?
93
Римская эмпория — в данном случае используется буквальное значение — защищенное крепостью торжище.
94
Подробнее об этом диспуте и дальнейших событиях см. «Псевдоклементины», весьма нелюбимый Церковью, на удивление подробный и точный отчет очевидца — будущего Папы Клемента.