Воодушевленный Амр двинулся вниз по течению, а Менас тут же послал своего секретаря фрахтовать суда. Предстояло не только переправить людей Амра на правый берег, но и собрать целый флот для доставки зерна в Аравию.
— Отправим сразу и побольше, — пояснил Менас и тревожно глянул на растущий хвост кометы, — мало ли как еще может повернуться.
А едва Амр протащил охающих от восторга и ужаса воинов мимо титанических пирамид Гизы и встал напротив Вавилона, снизу, от Александрии пошли суда. И было их так много, что хватало и на переброску людей, и на зерно, на все.
— Сильный ты человек, Менас, — потрясенно признал Амр, — большое дело сделал. Спасибо тебе.
Купец улыбнулся.
— Самое главное сделал ты сам, Амр. Купцом не думал стать? В нашем деле такие рисковые, как ты, быстро поднимаются…
— Нет, Менас, — рассмеялся Амр, — купеческая доля — не моя доля. Я умру от меча.
Они стояли на взгорке, смотрели на бесконечный караван идущих по кроваво-красному Нилу судов, с интересом наблюдали, как они скрываются за островом Родос, чтобы через крепость Трою войти в канал, а затем встать у хранилищ Гелиополиса и — уже до отказа нагруженными зерном — уйти в Аравию.
А затем с того берега на простой галере, явно торопясь, приплыл секретарь Менаса, и все изменилось.
— Это не те суда, Менас, — доложил запыхавшийся секретарь.
— А нам какая разница? — хохотнул Менас. — Лишь бы зафрахтовать! Или цену слишком…
— Это флот императора, — выдохнул вестник беды, — и он идет в Аравию, чтобы разгромить крепости курейшитов и взять пролив. Это война.
Когда Симон прибыл в Александрию, широко празднуемый праздник Нила[45] был в самом разгаре, однако, несмотря на это, гавань оказалась почти пуста. Имперский флот целиком ушел вверх по Нилу — в Вавилон, дабы выйти по Траянскому каналу в море Мекканское.
— Война… — пробормотал Симон, бросил взгляд на повисший над маяком оранжевый мазок «второго солнца» и спрыгнул на причал.
Судя по надиктованному казненным солдатом адресу, нужный дом стоял в квартале ткачей, не так уж и далеко от бухты. А едва Симон миновал городские ворота и вышел на площадь, он увидел и знак — второго из оставшихся в живых пятерых посвященных.
— А вот собака, наделенная духом Пифона! — кричал броско, напоказ разодетый Евсей, — судьбу предскажет, краденое найдет, разлученных соединит!
И его напарница — коротконогая мохнатая псина быстро доставала из обтянутого тисненой кожей ящика свернутые в трубочку записки с точным предсказанием судьбы, угадывала, в чьем кармане спрятана мелкая серебряная монета и обреченно тявкала ровно столько раз, сколько человеку лет.
Симон протиснул сквозь небольшую толпу зевак и замер. Да, собака время от времени ошибалась, но тогда подключался ее хозяин, и клиент уходил с твердой уверенностью, что все было именно так, как он видел — своими глазами. Более бездарной траты времени для человека такого масштаба, как Евсей, и представить было сложно.
— Евсей!
До срока постаревший, определенно начавший спиваться Евсей вздрогнул и поднял глаза.
— Ты?!
Симон кивнул.
— Ты мне нужен, Евсей. Кажется, Она здесь.
Бывший товарищ глотнул, наклонился к ящику, быстро собрал свой нехитрый скарб, ухватил собаку под брюхо, пробился через толпу и, теряя выдуваемые морским ветром записки, заковылял, почти побежал прочь.
— Евсей, ты мне нужен! — стремительно догнал и ухватил посвященного за плечо Симон.
— Оставь меня, лукавый… — отвернул лицо в сторону Евсей. — Я устал. Я больше не могу. Я очень болен.
— Я тебя за три дня на ноги поставлю, — пообещал Симон. — Ты же знаешь…
— Не-е-ет!!! — заорал Евсей. — Хватит с меня! Я не хочу торчать из бака с известью! Дай мне умереть спокойно!
Симон прищурился, оглядел Евсея с ног до головы и кивнул.
— Как скажешь…
Притянул к себе, обнял и в одно движение сломал бывшему соратнику шею. Крепко обхватив за талию, словно пьяного, подтащил к глинобитной стене квартала ткачей и бережно усадил на раскаленную пыль.
— Ты уже не будешь торчать из бака с известью, Евсей. А главное, теперь ты не боишься. Прощай.
Амр так и стоял, не в силах стронуться с места, даже когда к нему подъехал Зубайр.
— Что будем делать, брат? — мрачно поинтересовался эфиоп.