Купцы, вытаращив глаза, попятились назад, и Амр уже видел, с каким обожанием все они поглядывают в сторону прозорливого Менаса.
— Вавилон брать будешь? — сразу же вслед за купцами пришли члены городского совета.
— Зачем? — не понял Амр. — Мы с вами не воюем. Мы с Ираклием воюем.
Старейшины недоверчиво переглянулись.
— Но ты же взял Трою… а канал из Трои идет через наш город.
— А вы что, собираетесь мешать морской торговле?
— Нет, — растерянно пожали плечами старейшины.
— А зачем тогда мне с вами воевать?
И старейшины, совершенно потрясенные, почти бегом вернулись назад — сообщить, что никакого штурма не будет.
И лишь затем появились парламентеры с Родоса.
— Вы все погибнете, — твердо пообещал помощник коменданта острова-крепости, — как только здесь появится Ираклий. Его армия непобедима.
— Тебе виднее, — не стал спорить о том, чего не знает, Амр. — Я с Ираклием еще не дрался.
— Тогда, может, вам лучше взять выкуп за Трою и вернуться домой?
— Я не против, — развел руками Амр, — если ваш флот возьмет с курейшитов такой же выкуп и тоже вернется домой.
Помощник коменданта впал в ступор. Требование было справедливым, но вернуть флот, посланный самим Ираклием, ни он, ни комендант не могли. И лишь, когда помощник, поняв, что до прибытия императора ничего решить не удастся, отбыл обратно на Родос, началось обсуждение самого главного.
— Флот Ираклия все равно разгромит и захватит ваши крепости, — прямо сказал Менас.
Амр молчал. Это было так.
— А затем корабли вернутся назад, в Египет.
Амр кивнул. Армии всегда возвращались домой — раньше или позже.
— Но тебе не стоит этого дожидаться, — прищурился Менас, — возьми второй конец канала — на выходе в море Мекканское, и ты отрежешь флот Ираклия от Египта до тех пор, пока вы не договоритесь.
Амр замер. Если бы ему удалось запереть весь флот Византии в Мекканском море, захват курейшитских морских крепостей потерял бы всякий смысл.
— Сколько дней пути до второго конца канала? — глотнул он.
— От двух до семи, — улыбнулся Менас, — как двигаться будешь.
Амр повернулся к замершим рядом Зубайру и Аарону.
— Что скажете?
— Только так и надо, — кивнул еврей. — Империя понимает лишь один язык — язык силы.
— Командуй, — пожал испачканными грязью плечами эфиоп, — я возьму.
Вода сошла из нижнего храма, как только посланные Фомой монахи прочистили стоки. Стоящий на берегу Великого Потока монастырь был неплохо приспособлен к подобным катаклизмам. Затем все те же монахи насухо вытерли пол и открыли окна, дабы выветрить затхлый дух, а Симон посадил послушников напротив себя и принялся объяснять.
— Вы наверняка слышали, что каждый человеческий член — от мизинца до головы — имеет своего духа-покровителя.
Мальчишки радостно закивали, и Симон тут же упреждающе поднял руку.
— Это была бесстыдная ложь. Все наоборот. Это человек покровительствует духам, разрешая им жить в своем теле.
Подождал, когда первый шок пройдет, и продолжил.
— И, конечно же, вам говорили, о семи огненных «колесах», что находятся внутри тела — на линии от копчика до макушки.
Послушники закивали — уже осторожнее.
— Каждый из них имеет свой цвет, — продолжил Симон, — от красного до фиолетового, и каждый управляет какой-нибудь человеческой страстью. Слышали о таком?
— Слышали… — отозвался самый проворный. — И это — тоже ложь?
— Нет, — покачал головой Симон, — это почти правда. Ложь в другом.
Мальчишки замерли.
— Вам говорили, что каждое из семи этих «колес» связано с одной из семи планет и с одной из семи частей Вселенной. И что именно эта связь и держит человека в мире и в теле — таким, какой он есть. Вот это и есть самая страшная ложь.
Симон обвел юных монашков глазами. Те даже боялись пошевелиться. Ибо главное, что вдалбливали им все эти годы гностики: душа — это птица, попавшая в силки Вселенной.
— А правда в том, что каждый из вас и есть эта Вселенная. И никто, кроме вас самих, здесь вас не держит.
Мальчишки вытаращили глаза.
— А вас?
— Что? — не понял Симон.
Это снова был тот самый монашек.
— А вас что в этом мире держит?
Симон покачал головой. Вопрос был — в точку.
— Только моя воля.
Ираклий мчался из Кархедона в Египет так быстро, как мог, и останавливался только в крупных городах — переговорить с аристократами — и с армянами, и с греками, и с латинянами.