Сколько он ни прислушивался к себе, а ответа не слышал, — так, словно о существовании Елены вообще никто не знал. Чтобы проверить эти свои ощущения, Симон даже пробился на ипподром, — там как раз происходило обсуждение судеб верховной власти.
— Где сыновья Ираклия?! — кричали с мраморных скамеек представители знатнейших родов. — Покажи их, Мартина!
— Ираклий доверил империю мне, — резонно возражала Мартина, — со мной и будете разговаривать. Что вы хотите спросить?
— Пусть приведут сыновей императора! — волновалось собрание.
Симон постарался успокоиться, настроился на Мартину и понял главное: она о Царице Цариц знает, и, более того, намерена ее убить.
— Хорошо, будь по-вашему, — согласилась Мартина.
Привели сыновей императора, и Симон тут же отметил, что о Елене знает и Костас. У него на Царицу Цариц были совсем иные, сугубо личные планы. Но главное, что почувствовал Симон, и Мартина, и Костас были в растерянности. Они оба опасались, что их планы в отношении Царицы Цариц неосуществимы.
«Неужели Елене удалось бежать?»
Симон сосредоточился, настроился на Елену, однако ни радости освобождения, ни даже волнения не обнаружил; Елена источала только страх и бессилие.
Когда Кифа сумел войти в Константинополь, там уже все разрешилось — да, так, что лучше не надо! Ираклий умер в жутких мучениях. Мартине оставили почетную роль регентши своего 15-летнего сына, а реальная власть была в руках Костаса. И понятно, что первым делом Кифа прибежал в представительство Папы.
— Кто сумел?! Как?! — не мог он поверить, что к осторожному Ираклию кто-то сумел столь близко подобраться.
— Наш… будем канонизировать, — засветился гордостью посол. — Язычники[79] с него кожу сняли.
Кифа потрясенно покачал головой. Канонизация — самое малое, что заслуживал подобный герой. Теперь Византия буквально болталась на ниточке.
— А что армяне?
Посол удовлетворенно рассмеялся.
— Отодвинули армян… крепко отодвинули. Костасу сразу показали архивные документы о смерти его матери Епифании, и он совершенно взбеленился.
— Но ведь вина Ираклия в смерти Епифании никем не доказана, — прищурился Кифа. — Неужели он такой наивный?
В том, что царственную мать Костаса отравили, не сомневался никто. Добавляло интриги и то, что Епифанию умертвили, едва она родила Ираклию сына — залог его власти над греками. Но даже в Риме не были уверены, что это дело рук императора, уж скорее, тогдашнего патриарха…
Посол торжествующе улыбнулся.
— Костасу не нужны доказательства, Костасу нужна власть. Вот увидишь, этот балбес не только с армянами разругается, но еще и с грегорийцами…
Кифа с восхищением развел руками. Собственно, оставался только этот, самый последний шаг — поссорить Костаса с родичами собственной жены.
— С нами к руке императора пойдешь? — поинтересовался посол.
— Обязательно, — кивнул Кифа.
Он обязан был увидеть нового хозяина Ойкумены лично.
Впрочем, и на приеме все прошло как нельзя лучше. Послы, один за другим, почтительно приникли к руке Костаса и тут же от имени Папы выложили главное — фактически, ультиматум: еретический «Экстезис» отменить, а положения Кархедонского Собора о двух природах во Христе ввести повсеместно. Для Византии это означало гражданскую войну и полный развал с последующим разделом.
— Я приму пожелание Его Святейшества к сведению, — уклончиво пообещал Костас.
Большего от него и не требовалось, — все сразу же поняли, что продолжения линии Ираклия не будет. А дня через два Кифа ознакомился с первыми агентурными сведениями о Царице Цариц.
«Через два часа после смерти Ираклия патриарх Пирр и Мартина говорили о некой Елене, — сообщал агент, — Пирр клялся, что в его монастырях этой женщины нет».
«Костас и Филагриус говорили о женщине с именем Елена, — доложил второй агент, — говорили тихо, детали неизвестны…»
Судя по обстоятельствам обеих бесед, речь шла о той единственной Елене, о которой имело смысл говорить шепотом. А затем Кифа получил самое главное донесение.
«Симон в Константинополе, — докладывал третий агент, — замечен у хозяйственных пристроек дворца: возле кухни, возле прачечных и в конюшне…»
— Значит, возле хозяйственных пристроек… — пробормотал Кифа.
Ему доводилось слышать, что именно там находится несколько тайных помещений — ни с улицы не зайти, ни из дворца двери не отыскать. Однако Симона сложно было обмануть, и, скорее всего, чутье вывело этого то ли колдуна, то ли пророка ровно туда, куда следует.
79
Любопытно, что конкурирующие христианские Церкви довольно часто называют одна другую в летописях именно язычниками, а не еретиками. Отсюда порой возникает путаница.