Посол в шубе тигрового меха иронически усмехнулся. Наивен тот, кто верит обещаниям дипломатов! В опасной игре роли менялись согласно соотношению сил в данный момент. Сам по себе человек ничего не значит, следовательно, не могло быть и речи о каких-либо личных обязательствах. Уже направляясь к дверям, граф снисходительно добавил:
– У вас есть шансы в Риме в качестве посредника…
– …когда король оплюет меня здесь!
– Он должен сделать это ради своего окружения. Но старикан вышлет сватов, как только ваш бывший коллега возвысит вас в Риме…
– А если нет?
– Да поймите же наконец! У вас нет иного выхода, кроме как положиться на прежнюю дружбу с папой Григорием Пятнадцатым. Я буду рекомендовать вас графу Шварценбергу, чтобы на своем корабле он переправил вас в Брюссель…
Итак, миссионер иезуитов лишил Доминиса всего – дружбы короля, деканата Виндзора, евангелистских союзников и права убежища. Не имея сил встать, архиепископ кутался в свой толстый плед. Тщетно. Здесь ему никогда не отогреться. Атлантические туманы заполнили влагой его легкие и окутали душу холодом отчаяния. Дыхание становилось все более прерывистым, боль в суставах невыносимее. Он простудился и изнемог; в ожидании настигающей погони предавался воспоминаниям о родных солнечных долинах. Там, в прогретом солнцем воздухе, растаял бы лед, лежащий у него на сердце, только там, на родине, он ожил бы! Его тело впитало соки той далекой малоплодородной и красноватой земли, а этот угрюмый пресвитерианский торгашеский Остров с его непереносимым климатом душит и губит его. Старый архиепископ сидит здесь наедине со своей ревматической, астматической молчаливой смертью, а там… кто знает, может быть, там ждет его последняя удача в жизни?
Теперь жар охватил тело, все более учащенным становился пульс, все труднее дышалось. Лихорадка! Он следил, как она овладевала его организмом. Голова пустела, мысля разбегались, опаленные горячей волной. Резкие контуры предметов и событий растворялись в тумане. Далекие расстояния сокращались, давящая тяжесть улетучивалась странным образом, подобно пузырькам мыльной пены. Тело приобретало легкость и невесомость. Только каменные своды по-прежнему нависали над головой. Потом вдруг они совсем приблизились – стоило лишь протянуть руку, и коснешься их. Холодный и влажный туман рассеялся, превратившись в некое светлое облако, из которого выплывали таинственные призраки. Доминис купался в поту, сердце вот-вот готово было лопнуть. Он напряг все силы, пытаясь удержать взглядом нечто мутное, расплывавшееся вдали…
Дороги он не различал. Она шла по городским мостовым и разбитым проселкам, он трясся в дребезжащей карете, потом под ногами долго колебалась палуба – и все это в дождь и жару вопреки предостережениям друзей и собственным сомнениям. Дьяволы подгоняли его, а демоны останавливали там, где не следовало останавливаться.
Все пути были перекрыты отрядами Его апостолического Величества или противниками императора, в равной мере опасными для именитого путешественника с многочисленной челядью, печати всех государей тоже ни у кого не вызывали особого восторга. Где бы он пи заночевал, повсюду он видел пламя пожаров, слышал выстрелы и предсмертные крики. Ему приказывали не мешкая двигаться вперед, а потом столь же категорично повелевали остановиться; в эти тяжелые минуты решающую власть обретала боязнь попусту потерять жизнь. Близость смерти заставляла погонять лошадей, несмотря на недовольство возницы, на тревогу и предупреждения близких. Он торопился потому, что видел дальше и глубже тех, кто слепо держался на позициях сегодняшнего дня, он двигался вперед, не обращая внимания на засады и страх. В пламени лихорадки горели жуткие привидения, чередой возникавшие вдоль петлявшей дороги, поджидавшие его на пустынном бездорожье возле разбитых мостов, на безлюдных пожарищах. В тумане под самым небосклоном маячили контуры далекого собора.
Усталый, лишившийся сил, сидел он у лагерного костра и пристально вглядывался в дым, подобно знахарю, который пытается разглядеть там грядущее, призывая демонов. Апокалипсические чудовища мчались сквозь черное облако, чередуясь с безголовыми всадниками, процессиями кающихся, бездомными крестьянами, разбойничьими бандами. Противоборствующие церкви воистину создали на земле геенну огненную. Никто не минует ее. За рощей лизнул небо красный язык – горело село, еще вчера принимавшее конницу лютеранского маркграфа, а сегодня столь же добровольно вместе с чадами и домочадцами перешедшее под власть очередного победителя. Иметь дом по нынешним временам наверняка означало возможность подвергнуться грабежу или вовсе расстаться с жизнью: уцелеть можно было, лишь пристав к какой-нибудь вооруженной банде.