Протянув вперед дрожащую руку, он коснулся ее плеча. Неведомая сила толкала его на это, блеск ее зрачков ободрял. На мгновение оба замерли, словно пораженные молнией, затем пальцы его судорожно впились в плечо девушки. Он обнял ее сперва слегка, потом сильнее и сильнее, уступая могучей волне, которая подхватила его и понесла. Жар девичьего тела передался ему. На пылающем лице ее и в ослепительно ярких глазах отразился его собственный, мгновенный страх. Оба они боялись этой таинственной, столь запретной минуты, однако всепобеждающий дьявол заставил их позабыть обо всем: юный ангел совершил свой смертный грех…
Возбужденный после вечерней проповеди, Марк Антоний шел по темному Перистилю. Длинная его аркада и величественный вестибюль жилища Диоклетиана преградили ему путь. Тысячелетние плиты глухо звучали под ногами, он попирал их, подобно императору, но если престарелый повелитель мира искал на этом берегу покоя и примирения со смертью, то он, примас Далмации и Хорватии, гордо вступал в раскрывавшийся перед ним мир. Все силы свои отдавал он этому тесному и набожному городку… Монашество стало для него невыносимой обузой. Влажные взгляды благочестивых слушательниц лишали его покоя, когда он стоял на каменной кафедре. Робкий вздох страсти трепетал на податливых губах. Последуй он до конца, они примут его… Но нет! Опасность мерцала в глубине расширенных зрачков, сверкавших отражениями алтарных свечей. Он выгнал бы их из храма, выскажи они самое сокровенное! Лишь освоившись в этой крепости, он протянет к ним руку. А сейчас не пора сватовства! Нужно преодолеть недоверие рыцарей папы и императора, членов святых братств, благочестивых девиц и пожилых матрон, свято чтящих символ непорочного зачатия. А потом, потом… Взволнованный своими раздумьями, не высказанными в проповеди, он спешил мимо прекрасной колоннады, мимо скрытых мраком домов, мимо колокольни собора. Только бы выбраться из этого забытого богом и людьми городка! Ввысь, в поднебесье! В то время как изобильная Италия щедро предлагала ему себя, эти бедняги в своих древних развалинах строго выдерживали покаянные обеты.
– Они смотрят на тебя, высокопреосвященный, – смеялся каноник Петр, – как на фреску на стене.
Оскопить себя, что ли? Или ворваться в женский монастырь, следуя примеру яростного Фокони… Беда! Римскими вечерами он почти позабыл о том, что долгое время был лишен общества красавиц. Выйдя из ордена иезуитов, он впервые почувствовал себя мужчиной. И освобождение от пут закончилось скандалом, который привел его в эту глухую дыру, на турецкую границу. Теперь он вынужден соблюдать пост, чтоб не привести в соблазн сие священное предмостье христианства…
Монахиня внесла в библиотеку зажженный светильник и молча встала у двери. Шесть ласковых огоньков весело плясали вокруг изящного серебряного стержня, словно дружелюбно приветствуя своего хозяина. Доминису почудилось, будто пламя что-то шепнуло ему, а старый светильник вдруг показался верным добрым другом, которому глухой ночью он поверял сокровенные думы. Прежде всего, однако, нужно услать монашку, стоящую у входа. Уже несколько недель прислуживала ему эта девица, постепенно привлекая его внимание, и за неимением иного общества он стал даже заговаривать с ней. Молодая боснийка поразила его разумностью своих суждений, живостью и общительностью, которые даже суровый монастырский бытие смог подавить.
– Тяжко тебе в монастыре, послушница?
– Временами бывает невыносимо… Но мне помогает тогда отец Игнаций.
– Иезуит? Каким же образом?
– Он мой исповедник.
– Он уводит тебя к себе в келью…
– Не кощунствуй! Он – святой. Он рассказывает мне о жизни святых. И я хочу принести себя в жертву.
– Принести себя в жертву… а во имя чего?
– Во имя церкви, во имя спасения.
– Ты создана женщиной и должна ею быть.
– А что ожидает женщину в нашей глуши? В этих дымных темных норах? На козьих тропах, в постоянной нужде и сварах… Отец Игнаций открыл мне иной мир, далекий, тот, что существует возле святого престола.
– Ты хочешь попасть в Рим?
– Пока я недостойна. Но я могу заслужить это. Я просила отца Игнация назначить мне тяжкое испытание…
– И он отправил тебя ко мне на службу? – спросил архиепископ, и страшное подозрение зародилось у него в душе.
– Нет, мать-настоятельница.
– Маленькая моя послушница! Такие красавицы, как ты, которых провинциальные исповедники посылают в Рим, обыкновенно кончают любовницами кардиналов, причем это в лучшем случае… Меня ты не бойся! Я пришел из того мира, который раем небесным изображал тебе твой исповедник. Однако людям нашего племени там ничего не суждено добиться, кроме разве жалкой службы в наемных отрядах, дворцовых подачек и собачьей смерти под забором.