– Я могу защищаться, – голос Доминиса звучал словно в растревоженном улье, – могу, ссылаясь на евангелие, на Ветхий завет…
– Еретик, – выкрикнул Бандини.
– Несомненно, – согласился генерал ордена иезуитов, – все еретики ссылаются на Священное писание.
Эти злобные возгласы вывели Скалью из оцепенения. Отчетливо осознавая, что его вмешательство напрасно, он не выдержал и, надеясь остановить упрямца на краю пропасти, решительно направился к нему на помощь.
– Марк Антоний! В том, что ты опирался на евангелие, тебе нет упрека. Но стремился ли ты сохранить верность церкви?
– Стремился…
– Стремился, хвала господу! И даже живя там, в протестантских странах?
– Конечно, и тем более!
В ответ раздался смех.
– Гость при дворе английского короля, – издевался комиссарий над самозваным защитником католицизма, – верен церкви? Человек, напечатавший за морем книгу «О церковном государстве», верен церкви?
Даже самого Скалью, пытавшегося быть беспристрастным, изумил этот ответ. В Лондоне чувствовать себя большим католиком? Это лишало слова обвиняемого всякой убедительности. Скалья растерянно отодвинулся к двери, надеясь незаметно ускользнуть. Яростная злоба закипала под сводами просторного зала, злоба, грянувшая, подобно грому, из черной ватиканской тучи.
– Сперва выслушайте меня. Я хотел… – молитвенно сложив руки, крикнул охваченный ужасом человек.
– Ты хотел… – Бандини громко читал отрывки из его книги под все более неистовые вопли: отступник, реформат, протестант!
– Выслушайте меня! Выслушайте… – Отчаянный крик Доминиса заглушил все голоса.
Комиссарий положил руку ему па плечо, и мгновенно воцарилась тишина. Инквизиция приступила к делу. Желание быть выслушанным угасло в осужденном, когда монах обратился к нему:
– Ты получишь возможность высказаться.
– Да?
– Разумеется!
– Каким же образом?
Бесстрастный доминиканец объяснил процедуру. Сперва обсудят сочинения, в которых, как подозревают, содержится ересь, затем будет изложена суть имевших место отступлений, и после этого речь пойдет о спасительных догматах. Если это не вернет заблуждающегося в лоно истинной церкви, ему уменьшат дневной рацион. Должно быть, старец уже немало страдал в своей темнице от голода, ибо эта угроза оказала свое немедленное действие. Чего стоит самый острый ум в теле, привыкшем к неге? Заставляя Доминиса воспарить духом в заоблачные высоты, церковь крепко удерживала на земле его тело. Комиссарий продолжал разъяснять процедуру, которая откровенное насилие превращала в юридически оправданный акт. Коль скоро строгий пост не пробудит в душе отступника раскаяния, наступит черед пытки… Скалья взялся за дверное кольцо, намереваясь покинуть зал. Он не смог бы видеть, как человека истязают на колесе, мучают в испанском сапоге, под сосудом с капающей водой.
– Святейший! Папа Урбан Восьмой. – Тело Доминиса сотрясала дрожь, и у него не было сил совладать с нею. – Я вернулся из Англии по собственной воле, следуя призыву твоего предшественника папы Григория Пятнадцатого. В качестве декана Виндзорского, по традиции состоявшего королевским советником в делах внешних, я содействовал примирению христианских земель. Посредничать между воюющими весьма опасно. Чаще всего такой посредник вызывает ненависть обеих сторон. Все мои опасения или мои привилегии оценивай как угодно, однако победил вопль, донесшийся с европейской Голгофы, победили ужасы нынешней религиозной распри. И я отправился сюда вопреки всем предостережениям, протестам, угрозам… Я надеялся обсудить с вами причины раскола, поговорить о власти церкви, о реформации, да, я ожидал решающей беседы с вами, отцы церкви, с учеными теологами, с друзьями…