– Вспомни, сестра Фидес, ведь это мы воспитали тебя…
– И ты напоминаешь мне об этом, патер?
Ненависть исказила лицо белой монахини, но лишь на короткий миг, чтобы тут же исчезнуть под маской холодного презрения. И это красноречиво сказало о том, каковы были истинные чувства, которые она сейчас испытывала. Иезуит истязал ее, сам истязаемый жестоким обетом и подлой ревностью. И женщина ни о чем не забыла и ничего не простила:
– Да, вы неплохо подготовили меня к жизни в Риме, лицемеры, шпионы, воры! Пошел, пошел…
Осанистый кучер на высоком облучке щелкнул кнутом, выписав при атом в воздухе восьмерку и задев по щеке навязчивого пришельца. Вороные рванули, и изящная карета устремилась вперед. Униженные и отвергнутые сановные мужи прятали глаза друг от друга. Побагровевший каноник задыхался, судорожно проглатывая обиду, а потом отвел душу по-своему:
– Потаскуха архиепископская! Разбойница окаянная! Она б и мадонну обчистила, кабы не замки да засовы…
Брань, однако, не ослабила горечи оскорбления, и, охваченный яростью, он направился к молчаливым очевидцам происшедшего. Натер Игнаций подавленно следовал за ним, ощупывая рассеченную щеку, точно не доверяя своим пальцам.
– Ну, вот и вы на исходе своего позорного пути! – обратился к ним Иван, когда они подошли ближе.
– Заткнись, дерьмо собачье! – заревел каноник. – Это вы выставили нас на посмешище, отступники! И ваш примас поганый, чтоб его сгноили у святого Ангела!
– Он хотел возродить былое величие родины, а вы его предали! Предали чужеземцам…
– Архиепископ сам бежал на чужбину, – вмешался патер Игнаций.
– Да, бежал! – поддержал каноник. – А мы остались… Беглец… выродок! Бродячая собака!
– И вы его упрекаете, – едва смог выговорить Иван, – и вы еще толкуете о том, почему он бежал?
Бледный, с налитыми кровью глазами, он стоял лицом к лицу со своими сплитскими недругами. Матей сделал было шаг вперед, чтоб помешать ему броситься на них, но отступил. Он почувствовал себя бесконечно слабым перед этим олицетворением нечеловеческой фанатической ненависти. У него не было больше сил вторгаться в извечный конфликт между сирыми и власть имущими. В рваной и грязной рясе, лохматый и небритый, Иван и впрямь выглядел бродягой, раскормленный каноник с красной лентой вокруг брюха сумел найти точное слово. Бродячая собака! Как же иначе объяснить отъезд Доминиса из Сплита, если он сам, Иван, этому противился? Гнусный поп попал в самое чувствительное место.
Иван замер, потом стремглав вскочил на облучок стоящей рядом кареты, выхватил из чехла кнут и, спрыгнув на землю, кинулся к канонику.
– Хлыстом вас гнать из дворца Пилата, тебя, Иуда, продавший учителя Ватикану, и тебя, иезуитский соглядатай!
Он замахнулся на каноника Петра, который, тряся брюхом и путаясь в длинной сутане, пытался перехватить кнутовище. Размахивая руками и крича, подбежали кучер и патер Игнаций. Из дома выскочила многочисленная челядь; работники, подмастерья – все сплелось в один безумный клубок. И вдруг в окне верхнего этажа появилась фигура в кружевной ночной рубашке.
– Вышвырнуть вон эту сплитскую скотину! Во-о-он… – крикнул взбешенный кардинал, ибо это был он собственной персоной.
Вне себя вернулся Скалья в растерзанную после ночных услад постель и долго еще сквозь тяжкую дрему, заливавшую веки, слышал вопли, удары, стоны, ржание лошадей; потом все стихло.
X
Мучительный кошмар душил человека, раскинувшегося на широкой постели под брокатным балдахином. Он то погружался в тину жутких видений, утопая в мутных глубинах, то выныривал, судорожно хватаясь за воздух, и галлюцинации не оставляли его. Приходя в сознание, он видел перед собой галерею, соединявшую Ватикан и Замок святого Ангела. Взметнувшийся на аркадах мост связывал сон и явь, роскошное ложе под парчовой тканью вдруг становилось каменной скамьей в темнице у Тибра. Цепляясь за деревянное изголовье кровати, изнемогая от раскалывающей голову боли, человек пытался всползти куда-то вверх по смятым подушкам и никак не мог выбраться на берег забвения. По тайному переходу метались фигуры каких-то людей. Железные двери на противоположном его конце были разбиты, и все узники замка, нынешние и прежние, живые и мертвые, разом вышли на свободу. Длинная процессия растянулась по мосту, и впереди всех шагал бородатый гигант с раскрытой книгой в руках. Корчась на своем ложе, человек пытался приподняться, но тщетно! Невыносимая тяжесть свинцом наполняла его члены. А великан подступал все ближе и становился все громаднее. Он был ясно различим среди расплывающихся и одинаковых лиц. Да, это он! Марк Антоний…