Он внезапно оборвал свои откровенные рассуждения, хотя присутствие инквизитора ничуть его не смущало. Да, угрюмо подумал Скалья, меня никто не принимает всерьез. Марионетка – только чья, папы или генерала? И вот теперь этот мадридский интриган…
– Вы упускаете из виду, сиятельный граф, еще один вариант: я ведь могу и освободить вашего старого партнера, – обиженный кардинал не преминул в свою очередь пустить стрелу.
– Ничуть, дорогой друг. Я только опасаюсь последствий такого решения лично для вас в Риме! Чтоб освободить одного, вам придется швырнуть в Замок святого Ангела многих других… Впрочем, Доминис сам портит эту комбинацию, защищая тезисы своего «Государства». Вы готовы исключить его книгу из Индекса? Или принять его проект перестройки церкви и государства? И тогда любой писака получит право вмешиваться в наши дела? Я презираю подобных мудрецов, у которых нет более благородного способа прославить свое ничтожное имя…
– Поэтому вы так ненавидите Марка Антония?
– Опять вы за свое…
На мгновение оба умолкли. Смысл ночной беседы, сопровождаемой шумом дождя и отдаленными раскатами грома, растворялся в невысказанных намеках, смутных подозрениях и горьких раздумьях. Один человек оскорблял другого, неизменно испытывая разочарование в напрасных поисках щекочущих нервы развлечений. И все конфликты и сложности растворялись в шорохах дождевых струй, которые, точно некая вселенская клепсидра, упрямо показывали никому не нужное время. Тщетно преследовал испанский граф своей дружбой римского инквизитора в надежде узнать от него о тайных намерениях папы (которых Урбан VIII и сам не знал, но не хотел в том признаваться); то же, что Скалья услыхал от графа Гондомара, лишь увеличивало смятение кардинала.
Хляби небесные разверзлись, ливень не утихал, разгоняя облака дыма и скопления зловонных испарений, он захлестывал внутрь, брызгая на припозднившихся посетителей. Ненависть мадридского аристократа не ослабевала. Подумать только, обнаглевший писатель пытался сокрушить целиком тот кодекс чести, который возвысил его; дона Диего Сармиенто де Акунья, графа ди Гондомар… Но ведь нападение было предпринято и на римского кардинала, на всю систему застывших и канонизированных ценностей. Ведь, откровенно говоря, Скалья мог бы испытывать те же чувства, что и этот взвинченный аристократ, ведь они оба… что за мысль? Противостоя писателю и ученому, оказаться в одной компании с этим посланником дьявола?
Граф Гондомар аккуратно вскрывал письмо, только что переданное ему безмолвным слугой. Лицо его стало серьезным, когда он увидел печать отправителя. Патер Муций? У всех на лицах невольно возникало одинаковое выражение, едва они вступали в контакт с генералом ордена иезуитов. Встав, граф многозначительно произнес:
– Сегодня ночью папа неожиданно отправился в Замок святого Ангела. Он ищет вас, монсеньор. Как видите, служба информации у генерала поставлена превосходно. До свидания в крепости!
Теплые струйки дождя сбегали по легкой одежде кардинала, расположившегося на плетеном канапе. После длительного и тяжкого зноя ливень принес облегчение. Между стволами деревьев, в кустарнике, виднелись статуй античных богов и богинь, нимф и сатиров, людей и животных – некоторые из них стояли одиноко, другие были изображены в минуту любви. Взгляд Скальп задержался на Леде, которая словно чудесным образом ожила в полутьме, принимая окаменевшего любовника. Монах целиком отдался дождю, полный гадливого ощущения, что и этому ливню, увы, не омыть его. Вода стекала ему с головы на шею, за шиворот, насквозь промочила белую афинскую тунику, которую он надел при выходе в Бахусов сад. Промокший до костей, он тосковал по прежним своим купаниям в быстрых горных речках после службы божьей под открытым небом. В трех шагах от него в грязи изнемогало от наслаждения некое бесформенное существо о двух овинах, и эта уродливая мерзкая композиция как бы дополняла каменное изображение Леды. Скалья брезгливо съежился, словно сам окунулся в грязь. Струи дождя, стекавшие по шелестевшим веткам деревьев, не омыли его. Вовеки не обрести ему чистоту прежних благочестивых упований. Длившиеся много месяцев услады с развратной аббатисой в конце концов привели его в это болото. Нет, отныне ему не очиститься, напрасны все небесные ливни…