Другого такого пса в округе жить не могло, тем более что Волк и не был обычным псом, а самым настоящим волком. Как он появился у Назара – никто уж и не помнил. Лет ему должно было быть по собачьим нормам ужасно много, уж точно больше тридцати. Кузьме даже казалось, что этот Волк был всегда, вот такой же мощной угрюмой и злобной бестией… Хотя, конечно, он мог и не заметить, когда старый Волк сдох, а отец подобрал и вырастил другого волчонка.
Кузьма даже в сердцах признался племянникам, что первым делом после смерти старого колдуна пристрелит бешеную зверюгу.
Вареньке Волка было жалко. Она бы душу отдала, лишь бы погладить огромную псину, запустить пальчики в густую темно-серую с серебристым отливом шерсть, немного жесткую с виду.
"Это дух нечистый принимает обличье слуг колдуна", – сказывал все тот же Ефим, которого чуть не сожрал медведь-оборотень. По его словам не только сам колдун мог каким угодно зверем перевернуться, но и его черт-помощник по заданию Назара шпионил, шныряя меж людей в виде черного кота, петуха или крысы. Не раз видели и самого Назара одновременно в двух местах, особенно в канун какого-нибудь святого праздника. В то время как один из двойников возился на пасеке, другой мог спокойно гулять на ярмарке. И кто-нибудь из этих двух Назаров был непременно в старомодной рубахе навыпуск из крашеной красным ручной работы холстины и в лаковых сапожках. Кузьма при этом рассказе, одарил скупой улыбкой приятеля, и пошутил, что такая рубаха, видать, очень удобна, чтобы прятать под ней бесовский коровий хвост, который, как известно, у нечистого и в человеческом теле остается.
В гости к агроному Светлана ходила с Варей, от большой скуки, посмотреть телевизор вечерком, да поболтать с его женой Тамарой. Костя упорно на дядю дулся и компанию жене и дочке составлять не желал. Из таких посиделок у дяди Кузьмы, за чаем с вареньем, из обрывков взрослых разговоров Варе открылось и несколько семейных секретов. Оказалось, что дядя Кузьма – ей вовсе и не дядя. То есть Варенька понимала, что приходился он ей, по сути, дедом двоюродным, хоть и называть Кузьму «дедом» было неловко. Но и для папы Кости – Кузьма тоже был дядя не родной.
Женился Назар рано, и детей у него было много. Аж шесть сыновей. А после войны остался бобылем. Умерла жена, «смертью храбрых» погибли мальчики – все кроме одного предпоследнего. Да и тот, удрал сразу после фронта учиться в столицу, и в родную деревню больше не вернулся. Навещал отца регулярно, но короткими наездами, а потом и вовсе визиты свои Николай прекратил. Зато каждое лето высылал малолетних Костика, Олежку и Вальку в деревню к деду. Потом внуки Назара подросли, закончили институты, обзавелись семьями, и, как водится, про деда позабыли. Разве что повидались раз на похоронах Николая. Однако дед свою заблудшую родню помнил, и созвал всех чуть ли не собственные поминки.
Вторую, молодую жену Назар тоже пережил, как пережил весь двадцатый век, и дождался века двадцать первого, нисколько не изменив своим, по словам Светы, доисторическим привычкам.
После войны в деревне здоровых мужиков осталось мало, и вернувшийся с войны вдовец, казался колхозницам женихом видным. А что слухи про его семью всякие до войны ходили, так какие при советской власти суеверия... Прошли те темные времена.
Выглядевший гораздо моложе своих пяти десятков лет Назар, мог претендовать на руку и сердце любой сорока или даже тридцатилетней бабы, а посватался к девице, однокласснице собственного сына. Был, правда, у красавицы другой жених. Помоложе и покрасивее. Только пропал он куда-то в самый канун свадьбы.
15. Ульяна. 1907 г.
Сердечко то обомрет в груди, то подпрыгивает как маленький щенок за мячиком. Вона как оно бывает, однако. То из рук все валится, а то на душе такой подъем - кажется горы готова свернуть, лишь бы разок только увидеть, улыбку его, легкий прищур карих очей, лишь бы еще разок замереть в сильных объятиях, прижаться к широкой груди, вдохнуть такой родной запах пополам с диковинным ароматом заморского парфюма.