Серж, завороженный смотрел, как раскрывается тщедушный бутон, как мгновением спустя заплясал на тоненьком стебельке промеж разлапистых листьев голубой цветок-огонек. Рука невольно потянулась к эдакому чуду, и тут же под взглядом ведьмы одернулась обратно.
- Ни к чему, мне Уленька, богатство и сила, того, что уже есть – на мой век хватит. Жаль пропадает цветок – может, кому нужнее был, да говорят, дарить его нельзя, кто сорвал – тот и хозяин.
Улька кивнула:
- Пускай, цветет! Всего-то и сроку ему – одна ночь. Добра он людям не приносит, - я каждый год сюда любоваться прихожу, а другой кто - век искать будет, а не разыщет. И разрыв-трава ни к чему мне. Хорошо, пане, что ты не жадный – а то вдруг напала бы прихоть - тебя обратно не провожать. Хотя, папоротников цвет тебя бы и сам к людям вывел. Пошли, пане, скоро ночь закончится, а ты и половины чудес не видал.
Словно забоявшись чужого любопытного глаза, Улька выдернула ладошку из руки барича, когда они вышли на опаленный кострами луг. Задор Ульки при виде веселящихся односельчан угас. А вот Серж в порыве какой-то безудержной ухари, потащил Ульку к самому громадному костру – прыгать. Перелетели в пьянящем угарном дыму, крепко сцепившись за руки, ощущая пятками щекочущий жар, приземлились на горячую золу. Улька замерла миг сладких объятиях, потом вырвалась и убежала домой, оставив остолбеневшего барича около взметнувшегося огненным столбом костра.
Уже дома, Улька, укладываясь спать, и снимая сарафан, обнаружила, как обгорел подол. Ткань рассыпалась под пальцами серой золой. Знала, Улька что примета эта, недобрая, да не хотелось ей счас верить в дурное.
Сопел на печи уставший за день Назарка, на лавочке свернулась рыжая пушистая кошка, будто сама горница погрузилась в самый сладкий предутренний сон. Уля подошла к старому зеркалу в тяжелой бронзовой раме. Засмотрелась. Уловила в углу за спиной какое-то движение, поспешно зажгла свечу и подошла к стеклу поближе. Отражение ее уже полностью померкло, и из зеркала выступал мрачный старик.
Касьян стоял в зеркальном коридоре и смотрел на внучку неодобрительно.
- Будь осторожна, Уленька, - помни, для себя не должно силу тратить – все само придет.
- Дедушка, - выдохнула Уля, - Не уходи, совет нужен мне…
Касьян погрозил пальцем, - Назарку начинай учить.
Мертвый колдун вздохнул тяжко:
- Скоро еще свидимся, внученька.
Уля стряхнула наваждение и опять принялась за вышивку. В окно впорхнул белый как снег голубок, расположился на подоконнике, начищая перышки. Уля взяла птицу в руки, освободила лапку голубя от записочки. Всего несколько строчек на клочке бумаги твердым чеканным почерком, а уже сердце замерло от счастья…
Ульяна 1908 г.
Погода стояла солнечная, жаркая. Шаловливые тучки-барашки убежали пастись на какие-то другие небесные заливные луга. Дорога пересохла и клубилась пылью, покрывая желтоватым налетом лопухи подорожника и мать-и-мачехи. Авдотья в платке и сарафане уже вся сопрела, хотя корзинка особо не обременяла ее тяжестью. Грибов она собрала пучок, разве что для вкуса к похлебке. Да и пошла она за грибами скорее для вида, чтобы хоть иметь причину пройти мимо старой заброшенной кузни и ведьминого хутора.
Баба остановилась около изгороди, брезгливо покосилась на черную кошку, примостившуюся на плетне рядом с болтающимися на частоколе кувшинами.
«Вот чертовка, весь дождь в кувшин собрала», - злобно подумала Авдотья, стирая рукавом со лба, застилающий глаза пот. Подойдя к плетню, густо перевитому плющом баба воровато глянула во двор, высматривая хозяйку. Ульки в огороде было не видать и в саду не слыхать. По двору бегала, квохча разнообразная домашняя птица и валялся в тенечке пегий поросенок. Кошка спрыгнула с плетня и сиганула в приоткрытое окошко горницы. Тут же из дверей вышла и хозяйка, нарочито вытирая руки о передник.
- Зачем, кума, пожаловала? По делу, али от безделья – с хитрым прищуром спросила Улька. Подумалось, что старостиха либо опять на Назарку жаловаться пришла, либо все же кто заболел у нее в семействе. Последнее было маловероятно, так как Авдотья всегда хвалилась, что ни в какие заговоры и колдовство она не верит, а если кто занедужит, то пошлет Гришку своего в село за доктором.
- По делу, да не по тому, что ты думаешь, - злобно выдала баба. Авдотья с раздражением отметила, что Улька будто и вовсе жары не чувствовала. От нее исходил запах свежих и пряных трав, а не застарелого пота, коим благоухала сейчас старостиха после бестолковой лесной прогулки. По ведьме не скажешь, что она измучена непосильной работой по дому и немалому хозяйству, хотя из помощников у нее всего-то один малолетний сын. «Аль и, правда, ведьма», - пришла тоскливая мысль, - «Я вон прошла пару верст гуляючи, и то упарилась, а этой хоть бы хны, что жара, что холод, что дождь - все лыбится, как блаженная»