— Наша магия сильнее, глупец. Ритуал будет закончен. — Одна из ведьм провела горизонтальную черту на уровне рта и я почувствовал, что у меня больше нет рта. Нет, его не зашили магией, на этом месте как будто никогда ничего не было. Я посмотрел на Бьорна, который хоть и держался молодцом, выглядел крайне паршиво, да еще теперь и побито смотрел в мою сторону. Я ободряюще посмотрел на него, и в этот момент новая волна скрутила нас обоих, но в этот раз я был готов. Закрыв глаза, я глубоко вздохнул и воздвиг мысленный купол вокруг разума. Было чертовски больно, однако теперь я мог думать трезво, ко всему прочему, теперь я видел больше. Мерзкие гнилостные щупальца тянулись из рук женщин в нашу сторону и опутывали обоих. Мысленно сотворив две руки, я попытался порвать их, однако они были слишком толсты для этого. Поэтому я решил, что лучше будет, если все они будут на мне, поскольку молодой варг просто не переживет такого еще несколько минут. Лучше бы я пил свинец каждое утро натощак. Боль стала такой, что сосуды начали сами по себе лопаться и тут я услышал его… Удар второго сердца. Еще одна новость за этот чудный вечер: моя крыша дала течь или, что еще ужаснее, во мне зарождается новая жизнь. И я бы очень хотел, чтобы это были только глисты. Концентрация практически не спасала, как вдруг я почувствовал, как мое тело само отторгает мою душу, запирая ее в самом темном уголке. "Проклятая ведьма, проклятая магия проклятый мир, как меня все достало"- были мои последние мысли, перед тем как мой разум окончательно погас, и в теле зародилось нечто другое: одновременно ужасное и прекрасное, могущественное и при этом совершенно беспомощное, как любая другая женщина.
— Никто не смеет обижать моего внука. — Голос спокойный раздался в последнем отголоске сознания.
***
За сотню лет жизни в мире Санктума, Ыгул многое повидала, однако сегодняшний день был из ряда вон даже для нее. Странная группа из троих путников, что буквально сами пришли к ней в руки, с первого взгляда вызывала странное чувство, что их лучше не трогать. Она не могла себе объяснить это чувство, было в нем нечто противоестественное. Больше всех ей не понравился молодой парень, который был у них главным. Его глаза мертвенно-голубого цвета и вечная улыбка на лице никак не сочетались друг с другом, как будто бы он был не из этого мира. Если бы она знала, как была права, наверняка не стала бы вести их к ковену. Кроме того, ее очень смутил низкий уровень — одиннадцатый для взрослого мужчины выглядел крайне подозрительно. Затем неудачный ритуал жертвоприношения, когда вместо благословения они не получили абсолютно ничего, хотя Величайший обычно был щедр к ней и ее сестрам и снова вмешался этот странный незнакомец, который совершенно не боясь их начал говорить откровенную чушь и насмехаться над ними, да еще и девушка, что была с ними скрылась. Ритуал осквернения земли должен был укрепить их и дать сил до тех пор, пока новые жертвы не побудят Аштара обратить взор на них. Но что если тот, кто называет себя Михаем, действительно не солгал о смерти их бога? И опять все пошло наперекосяк: вся накопленная сила ушла на то, чтобы поглотить магию, которую призвало это существо, что не страшится боли. А что же сейчас? Ритуал остановлен одним движением руки и почему-то ясно слышался голос женщины, а не мужчины.
— Что ты такое? — первой обретя дар речи, после того как один слабый, низкоуровневый маг прервал ритуал, который поддерживали дюжина ведьм, Ыгул спросила и не узнала своего голоса. Он потерял свою властность и смотрелся тускло.
— О, прошу прощения, совершенно забыла представиться. Где мои манеры? — Лицо пленника, (пленника ли?) вдруг изменилось. Он казался извиняющимся, однако стали в голосе ни на толику не убавилось. — Меня зовут баронесса Селития фон Изенбург, хотя это вам ничего не скажет. Что же до того, почему я- мужчина, то ответ простой: это тело моего внука, и я его на время экспроприировала. Строго говоря, я — ваш самый страшный кошмар. Мало того, что вы молитесь мертвому богу, так еще и настолько мерзкому, что вы из женщин превратились в падальщиков. Что же до тебя, — Селития повернулась к второму пленнику, — как только я здесь закончу, мы все обсудим, однако подальше от этого места. Никогда не любила мертвечину.
— Убить обоих. — Старшая Хиксина вернула самообладание и решила, что сейчас самый удачный момент.
— За ковен!!! — Бьянка начала бросать одно за другим заклинания, которые разбивались о ладонь выставленную ребром, как волны о берег. Одно из них все таки нашло какую-то брешь в защите и оставило небольшую оспину на щеке этого существа.
— Сила ваша так же смердит, как и вы сами. Я за пять веков не встречала ничего более мерзкого, чем вы, горстка нищенок и сейчас вы поплатитесь за то, что загрязняете своим присутствием в этом мире и за то, что посмели считать себя хотя бы на сотую часть подобными мне. — В этот момент все оставшиеся черепа вспыхнули черным пламенем, а контуры пентаграммы осыпались жирным пеплом. Воздух задрожал от магии, сила которой была настолько близка к богам, что казалось сам воздух склоняется перед этим могущественным созданием. Мужчина, управляемый духом колдуньи подошел к белоголовой хиксине, которая в бессильной ярости бросилась с ножом на него и была в тот же момент поймана измененной рукой с длинными пальцами и острыми ногтями длиной с кухонный нож. — Ты будешь моей первой… — Сладко промурлыкал мужчина, и никто не мог помешать, парализованные мощной магией. Вторая рука сделала жест, похожий на сминание салфетки, раздался ужасный звук, а затем мешок с раздробленными костями и перемолотым мясом, который некогда был Бьянкой упал на пол, мерзко хлюпнув на последок. Дальше началось то, что иначе как адом нельзя было назвать. Воздух взрывали всполохи магии, которые рвали на куски, выворачивали наизнанку, испепеляли. Магия была чудовищна и разрушительна, но прекрасна. Звуки криков и магических всполохов сплетались в музыку, которая не сулила ничего, кроме смерти. Когда из дюжины ведьм осталось только две: Ыгул, которая слабо, но продолжала сопротивляться и Идальб, которую магия совсем не затронула.
— Аштар покарает тебя и твоего выродка. А если у него не получится, то Мунтус закончит начатое. — Этими словами, старуха рванула с нечеловеческой скоростью к открытым воротам. Зазвенели стрелы и пронзили колени Ыгул. Страшно завопив от боли и ярости, она упала на землю, истекая кровью, бросая бешеные взгляды в стороны. Из темноты выскочила Хельга и уже была готова нашпиговать старуху стрелами, но наткнулась на невидимый барьер, который поставила Селития.
— Она еще нужна мне живой. Внутри нее энергия остальных одиннадцати ведьм. Я хочу получить ее, она принадлежит мне по праву победительницы. — И не дожидаясь пока ей ответят, Селития в теле Штефана кошкой прыгнула к поверженной хиксине и с силой вогнала когти прямо в сердце. Энергия, ставшая почти материальной, заструилась по венам вверх, наполняя тело невиданной до этого мощью. Тело Штефана исказила судорога, а глаза блаженно закатились. И во всей этой вакханалии раздался голос оставшейся в живых хиксины.
— Создатель меня побери, кто-нибудь может мне объяснить, что за чертовщина здесь происходит?
Спор
Москва 2022 год.
— … И, благодаря вот это вот части уравнения, мы можем смело говорить о том, что путешествия в пространстве и времени на макроуровне невозможны. — Пожилой профессор отложил мел и окинул взглядом аудиторию. Как и всегда перед экзаменами, она была битком набита студентами, желающими полегче проскочить во время сессии. Здание Московского университета в это время года было похоже на на гудящий улей, где кипучая деятельность не останавливалась ни на минуту, ни днем, ни ночью. В аудитории было неимоверно душно, не смотря на работающую систему вентиляции помещений. Причина этому крылась в аномальной жаре, которая накрыла столицу в этом году. Полное помещение студентов никак не способствовало улучшению ситуации, лишь усугубляя ее. Однако, Абрам Моисеевич Рахман, не собирался отпускать студентов просто так. Больше, нежели свой предмет, Рахман любил только говорить о нем, поэтому вторая подряд пара шла своим чередом, пока дверь не приоткрылась и на пороге аудитории не показался молодой парень, лет двадцати пяти, с черными как смоль волосами и холодными голубыми глазами. Он стоял в проеме аудитории, оперевшись о косяк и наблюдая за происходящим с полуулыбкой. Абрам Моисеевич поднял глаза, изливавшие нездоровый, практически маниакальный взгляд и, пробежав ими по студентам, наткнулся на парня в проеме и, радостно потирая руки, продолжил.