В Париже для определения причины взрыва, произошедшего на Гревской площади, создали специальную следственную комиссию.
Прежде всего комиссия взяла в оборот тех пятерых, что получили ожоги. С пристрастием допросили и Люсьена Ледрома, которому опалило волосы. Разыскали и того, кто доставлял дрова для костров. Не забыли и тех, кто укладывал злополучный костёр. Выяснили, кто шил чучело печально известного Базиля Пьера Ксавье Флоко. Всего допросили шестьдесят одного человека, исписав семь томов протоколов.
Из шестидесяти одного человека сорок девять подозрений не вызвали. Их отпустили.
Двенадцать человек решили подвергнуть пыткам.
Уже заготовили для папы соответствующую бумагу, но тут неожиданно сыскался самый главный виновник, вернее, виновница происшествия.
Чучело Базиля Пьера Ксавье Флоко шила работница швейной мастерской Анжелика Готье. На предварительном допросе ничего интересного она не сообщила. Подозрение вызвало лишь то, что она, девица двадцати одного года от роду, вела замкнутый образ жизни.
— Назови своих подруг, — сказали ей.
— У меня их нет, — ответила она.
— С кем ты ходишь в церковь?
— Одна.
— А в лес за ягодами?
— Тоже одна.
— И не боишься?
— Немного боюсь.
— Кого?
— Не знаю.
— Ты опасаешься людей?
— Да.
— Почему?
— Так получается.
К тому же она дрожала, будто имела на душе большой грех. И Анжелику Готье решили подвергнуть пытке.
Однако сначала на неё попытались воздействовать Креслом следующего.
Она сидела в Кресле, а спиной к колесу привязали маленькую женщину, которую собирались пытать огнём и водой. Это была монахиня Франсуаза, единственный близкий человек убитого, таинственно пропавшего и шумно сгоревшего Базиля Пьера Ксавье Флоко. Её допрашивали с пристрастием.
— Не замечала ли ты, Франсуаза, за своим братом каких-либо странностей? — спрашивали её.
— Нет, — твёрдо отвечала она.
— Не пахло ли от него козлом? Не пробивались ли у него сквозь волосы рога?
— Нет, — твёрдо отвечала она. Её на длительное время опускали лицом в чан с водой и вытаскивали полузадохнувшуюся. Затем медленно прокатывали над жаровней.
— Не-ет! — выла Франсуаза. — Не-е-ет!! Господи! Как я хочу умереть в муках!
Пять раз жаровню заменяли водой. Но упрямая Франсуаза неизменно кричала «нет». Она умоляла не убивать её слишком быстро. Она просила замучить её медленной и самой страшной пыткой.
А в Кресле следующего, окаменев, сидела работница швейной мастерской Анжелика Готье.
— Остановитесь, — наконец не выдержала она. — Во всём виновата одна я. Вы всё равно это узнаете. Нечистая сила отметила меня ещё при рождении.
— Где? — спросил судья Таншон.
— На спине у поясницы.
— Разденьте её, — приказал он. Когда Анжелику раздели, взору всех предстало большое, величиной с грецкий орех, родимое пятно.
— Знак ведьмы, — прошелестело под сводом камеры. — Вот откуда тот огонь с неба.
— Твои родители живы? — спросил судья Таншон.
— Да, — заплакала Анжелика.
— Они умрут вместе с тобой, ведьма, — сказал судья.
Великой тайной окутано всё, что происходит за стенами тюрьмы. Но разве тайны оставались бы тайнами, если бы о них никто не узнавал? Тайны, как дым, имеют способность проникать в любые щели.
О гибели Франсуазы, которая умерла под пыткой, Базиль узнал от всеведущей Сандрезы.
— Жаль, что я никогда не узнаю, какие слова говорила она напоследок, — прошептал Базиль.
— Её последние слова слышала работница тюремной швейной мастерской Анжелика Готье, приговорённая к сожжению на костре, — сказала Сандреза.
— За мои проделки, — задумался Базиль, — должна расплачиваться незнакомая мне Анжелика Готье. Разве это справедливо? И как раз она слышала последние слова Франсуазы. Я обязан спасти несчастную Анжелику Готье.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Он сам откажется от свадьбы…»
Генрих Наваррский вместе со свитой скакал в Париж. Он торопился на свадьбу. Отряд преодолел уже половину пути, когда из Парижа навстречу им примчался вконец загнанный посыльный.
— Я… за четыре дня вместо пяти… — проговорил он, падая от усталости. — Вам письмо, ваше величество… Дурная весть… Простите меня…