В письме Карл IX с прискорбием извещал Генриха Наваррского, что его мать, королева Жанна, умерла от воспаления лёгких, и в изысканных выражениях приносил свои искренние соболезнования сыну покойной.
— Её убили! — скомкав письмо, закричал в отчаянии Генрих.
— Её убили! — словно эхо, отозвались его спутники.
— Валуа пожалеют о совершённом злодеянии! — выхватил шпагу Генрих.
— Пожалеют! — подхватили десятки голосов.
— Скачем назад и поднимем войско! — скомандовал Генрих. — Нас поддержат все гугеноты!
И всадники повернули коней. Казалось, мир, едва наступивший в стране, вновь рухнет. Разве сын согласится играть свадьбу у гроба матери? Да ещё в стане тех, кто убил её!
— Стоп! — вдруг остановился Генрих. — Мы должны быть в Париже. Там моя мать. Даже мёртвую я не могу оставить её у них одну. Быстрее, друзья!
Они очень торопились и всё-таки опоздали. Королеву Жанну д’Альбре к моменту прибытия в Париж её сына торжественно, соблюдая все почести и ритуалы, достойные её сана, похоронили.
В Лувре Генриха Наваррского с почётом проводили в отведённые для него покои. А он жаждал одного — скорее бросить в лицо этим бесчестным Валуа, что он о них думает, и умчаться обратно. Ни о какой свадьбе, разумеется, речи идти не могло.
Разговор с Екатериной Медичи убедил Генриха в том, что он прав.
— Мне так тяжело, мой бедный Генрих, — причитала Екатерина. — Это я не сумела уберечь её, бедняжку, уберечь мою дорогую подругу, женщину великой души и любящего сердца.
— Но, мадам, — сказал Генрих, — я бы хотел…
— Мои врачи сделали всё возможное, — стонала она. — Какое горе! О, какое ужасное горе! И на самом пороге свадьбы, о которой моя милая Жанна и я объявили всему королевству.
— Мне кажется, мадам, — глухо проговорил Генрих, — что нынче разговор о свадьбе попросту неуместен.
— Мы отвлечём вас от мрачных мыслей, сын мой, — Екатерина промокнула платочком глаза. — Помогите мне подняться, дорогой.
Протянутая рука с короткими толстыми пальцами поблескивала маслянистым золотом колец. Генрих не сомневался, что руки Екатерины Медичи причастны к гибели его матери. Он давно решил, что не станет прикасаться к этой отвратительной руке, но вынужден был взять её руку в свою и покорно побрёл за Екатериной.
— А вот и Марго! — воскликнула Екатерина. — Посмотри, дочка, кого я привела к тебе. Какой красавец! Какой рыцарь! Но он в таком смятенном состоянии духа, что даже заговорил об отсрочке свадьбы.
— Я рада приветствовать ваше величество на земле Парижа, — произнесла Маргарита, приседая перед королём Наварры.
— А я удаляюсь, — улыбнулась Екатерина. — Наедине вы скорее договоритесь.
Выполнила ли Екатерина свою сложнейшую миссию?
Пожалуй. Нужно постоянно говорить о свадьбе, тогда он, оскорблённый происходящим, обязательно поступит наоборот. Она, Екатерина., положила этому начало. Маргарите предстояло довести дело до конца.
Только бы не испортил всё Карл. Последние дни король не находил себе места.
— Если Наварра не приедет в Париж, — кричал он на мать и сестру, срывая голос, — или, приехав, откажется от свадьбы, так и знайте, вы обе мгновенно окажетесь в монастыре! В самом отдалённом монастыре Франции!
Только бы и Маргарита не испортила начатое… И предчувствия, увы, оказались верными…
— Марго, — спросил Генрих Наваррский у принцессы, — вы видели мою мать перед кончиной?
— Неужели вы ничего не поняли? — шепнула ему Маргарита, забыв о том, что должна говорить совсем другое. — Как вы можете думать о свадьбе? Вам нужно немедленно уехать.
— А мне показалось, — улыбнулся Генрих, — что вы страстно любите меня и безмерно счастливы оттого, что наконец-то мы встретились и отныне никогда не расстанемся.
— Вы понимаете, что произошло с вашей матерью? — потупилась Маргарита.
— Понимаю, — признался он. — Но это не повод, чтобы потерять вас!..
— Я вас ненавижу! — вспыхнула Маргарита.
— Наконец-то я услышал честное признание… А я люблю вас, — сказал он. — Не всё ли равно, в каком качестве быть посмешищем? Только над отступающими и трусами смеются значительно громче… Видите, как мило признались мы друг другу перед свадьбой в своих искренних чувствах?!
А вечером Маргарита закатила матери истерику.
— Вы обещали мне, — кричала принцесса, — что он сам откажется от свадьбы! А он и не подумал!
— Что поделаешь, если у него нет ни сердца, ни чувства собственного достоинства, ни фамильной гордости. Но ради счастья своей дочери я готова совершить невозможное. Я и ещё кое-что придумала. Теперь мы попробуем его как следует напугать. Он сам откажется от свадьбы. Я заставлю его сделать это.