— Бей гугенотов! — катилось в ночи.
Кольцо факелов сомкнулось вокруг особняка адмирала. Немногочисленную охрану быстро смяли. Разделавшись с ней, пустили в ход колья и дубинки. Под мощными ударами затрещали двери адмиральского особняка.
— Помните, ребята, — напутствовал своих орлов герцог, красиво восседая на белом коне, — адмирал не должен уйти. Я хочу увидеть его труп. И тогда город ваш. Тогда вы можете убивать всех и брать всё. Весь Париж ваш! Смелее, бесстрашные!
Двери уже выломали и теперь приступом брали лестницу. Слышались грохот, ругань и звон стали.
Когда атакующие ворвались в спальню, раненый адмирал, превозмогая боль, встретил их стоя. Но первый же удар сбил ею с ног. Его, лежачего, добивали на ковре шпагами и кольями.
— Как там, ребята?! — кричал снизу, со двора, Генрих Гиз.
— Готово, ваша светлость! — отвечали ему.
— Давайте его сюда!
Бездыханное тело проволокли за ноги к балкону и швырнули через ограду.
— Тело адмирала сберечь! — приказал герцог. — Я должен показать его королю. В особняке долго не задерживаться! Вперёд, мои отважные! За мной!
Подковы коня ударили о камень, высекая искры. Вслед за вождём, хищно горланя, хлынула толпа тех, кому не досталась пожива в особняке адмирала.
— Бей гугенотов! — изрыгали глотки.
За воротами люди разбивались на небольшие группы, у каждой из них тут же выявлялся командир. Одну из таких групп возглавил капитан Жерар де Жийю.
— Слушай мою команду! — кричал он. — Не упускать друг друга из виду. Не щадить ни женщин, ни стариков, ни детей. Раненых добивать. Таков приказ.
Он был отличным служакой, капитан Жерар де Жийю, он умел точно выполнять приказы. А потому гибли все, кто был без белой повязки и белого банта.
И в доме Люсьена Ледрома, куда они ворвались, капитан переколол всех детей прямо в постелях. Погибли все. Лишь глава семейства, сам Люсьен Ледром, не пострадал. Той ночью в тюрьме было слишком много работы, и он не возвращался домой. Да ещё увернулся от шпаги ловкий Жан-Жак.
— Я думал, вы отважный воин! — крикнул мальчуган, юркнув за дверь. — А вы всего-навсего грязный убийца!
В мгновение ока он оказался на крыше дома.
— Огня! — кричал капитан. — Где факельщики?
Когда прибежали факельщики, Жерар де Жийю выстрелом из пистолета сбил мальчугана с крыши. Пуля попала Жан Жаку в живот.
Так погиб славный мальчишка, верный друг Жоффруа Валле.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Да здравствует месса!
За полночь доложили Карлу IX, что адмирал Гаспар де Колиньи убит и его труп валяется во дворе особняка на улице Засохшего дерева.
— Слава тебе, господи, — перекрестился Карл. — А как Наварра?
— Сейчас покончим, ваше величество, — пообещали монарху.
У короля сердито топорщились усы, он зябко кутался в шерстяной плащ. Дело в том, что ночью король любил спать — для государственных дел ему вполне хватало дня.
— Разожгите поярче огонь, — кивнул он на камин. — Усильте у моей спальни стражу и докладывайте каждые пять минут.
И ему докладывали: кого убили, как убили, и как много их, убитых, этих проклятых гугенотов.
Наконец открылся путь и к спальне Генриха Наваррского. Если не считать последнего заслона — полутора десятков отборных драчунов из личной охраны вождя гугенотов.
У дверей спальни завязалось настоящее сражение. Было тесно, пускать в ход пистолеты боялись. Ритмично звенела сталь.
Сюда же примчался и Карл. Он не вытерпел столь длительного ожидания.
— Быстрее! Быстрее! — подбадривал он. — Я хочу увидеть Наварру мёртвым.
— Сейчас вы его увидите, сир! Рывок, ещё один, последний…
Массивная дверь в спальню отворена. Но неужели Генрих спит? Неужели не слышит шума за дверью?
Конечно, нет, слышит.
Как только нападающие распахнули в спальню двери и туда одним из первых ворвался нетерпеливый Карл, Генрих Наваррский бросился королю на шею.
— Мой любимый брат! — пролепетал он. — Как хорошо, что ты пришёл ко мне. И как раз в такую важную минуту! Я размышлял всю ночь. И сам собирался к тебе идти. Знаешь, что я надумал? Я порываю с протестантством. Отныне я — католик. Хватит разногласий! Я хочу быть вместе с тобой.
— Анрио… — пролепетал потрясённый Карл, — но мы… Ты понимаешь? Гугеноты ’затеяли против меня заговор. Я узнал. Мы должны были перебить всех до единого.