— Садись.
Свидетеля привели к присяге и пообещали ему, что он выйдет отсюда живым и невредимым, если во всем чистосердечно признается.
— Приходил ли к твоему хозяину Базилю Пьеру Ксавье Флоко какой- либо посыльный от королевы Екатерины Медичи? — спросили его.
— Смилуйтесь! — грохнувшись с табурета ниц, возопил Антонио. — Я сам виновен. Тот человек положил кошелек, а я взял. Мой господин спас меня, он пошел драться с ним на шпагах и убил его. А так бы мне крышка. Я не могу говорить про моего хозяина плохое. Он хороший.
— Ты хочешь сказать, Антонио, что тот человек, которого убил твой хозяин, приходил по поручению королевы?
— Нет, — заплакал Антонио.
— Так ты считаешь своего хозяина хорошим, — сказали ему. — Но ты не подумал, что дьявол всегда рядится в одежды ангела.
— Не верю! — забился в истерике Антонио.
— А вспомни, какую песенку распевал Флоко?
— Про мамашу Биней, — сказал Антонио.
— Кто же она такая, мамаша Биней?
— Так, никто.
— Но как же она, эта никто, родила целый мешок рогатых чертей?
— Так то такая песенка. Ее все уличные мальчишки поют.
Долго еще возились судьи с упрямым свидетелем. Антонио валялся на полу, ломая в мольбе руки, пытался залезть под стол, чтобы поцеловать ноги уголовного судьи Таншона, но признать, что видел, как к Флоко приходил посыльный от королевы Екатерины Медичи, не желал.
— Пусть войдет палач, — сказал Таншон, — и покажет Антонио Лекушу орудия пыток. Приведите в камеру пыток Базиля Пьера Ксавье Флоко и усадите его в кресло следующего.
Что такое кресло следующего, вероятно, объяснять не надо. На обвиняемых и свидетелей, как известно, благотворно действуют не только пытки, но и созерцание их. Если одного пытать, а другого в это время держать рядом, то языки довольно быстро развязываются у обоих.
Базиля усадили в кресло следующего, и палач Люсьен Ледром в черной маске и кожаном фартуке подвел Антонио Лекуша к верстаку. Принцип работы верстака оказался несложным даже для понимания Антонио. Голым ложишься спиной на массивный стол. По углам стола встроены четыре ворота — деревянные валы, наподобие тех, с помощью которых вытаскивают из колодца воду. К рукам и ногам пристегивают ремни с веревками на концах.
Веревки намотаны на валы. Палач крутит валы и вытягивает из тебя конечности. Просто и убедительно.
Оголив Антонио, его взвалили на стол и привязали. Несколько минут — и его не менее ловко побрили, проверяя, не скрывается ли где дьявольская отметина. К счастью для Антонио, опасных родимых пятен у него на теле не обнаружили.
— Начинайте, — сказал судья Таншон и перекрестился.
Заскрипели в тугих гнездах деревянные валы. Люсьен Ледром равномерно натянул все четыре веревки, попробовал, достаточна ли их упругость, и, ожидая команду, посмотрел на судью.
— Один поворот, — кивнул судья.
Антонио показалось, что это с натугой заскрипели не деревянные валы, а его собственные суставы, покидая свои привычные места. Всего один поворот каждого из четырех валов, а ощущение, будто палач закрутил их до предела, что дальше уже некуда, потому что сейчас расстанутся с туловищем не только руки и ноги, но разорвутся на четыре части живот, грудь, голова и само сердце.
— Ой! — закричал Антонио. — Больно! Очень больно!
— Смирись, раскайся и расскажи нам правду, — повторил судья Таншон. — Еще один поворот.
Тягучий скрип. Вместе с конечностями у Антонио стала вытягиваться шея. Голова напряженно приподнялась. Выпученные глаза уставились в пространство.
— Расскажи нам правду, — повторил судья Таншон. — Из королевского дворца приходил от Екатерины Медичи человек. Что он говорил твоему хозяину. Мы ждем. Еще один поворот.
Теперь уж, казалось, действительно конец. Суставы рук и ног вышли из пазов и держались на одних жилах и коже. А боль грызла сердце и мозг с такой яростью, что красным туманом застилало глаза. И спазмами тошноты дергало горло.
— Я был пьяным, — простонал Антонио. — Я ничего не помню. Пощадите. Я не могу. Пожалейте.
— Что за человек приходил от королевы? — приплыл из красного тумана голос. — Что этот человек говорил? Еще один поворот.
— А-а-а-а! — взвыл Антонио звериным голосом, от которого у Флоко покрылось холодной испариной тело. — Я не помню. Он приходил. Он говорил. Пощадите!
— Стойте! — закричал Флоко. — Послушайте, что я вам скажу, судья Таншон. Я клянусь всеми святыми, что достойно расквитаюсь с вами за показанное мне представление. Не усугубляйте свою участь, Таншон, отпустите несчастного. Я никогда и ни через кого не общался с королевой.