Кто же он, тот человек, что изрек столь простую и вечную формулу? Не оскудела еще, выходит, земля французская отважными и мыслящими людьми! Не всех их замучали в судах и сожгли на кострах.[2]
— Чувствуете, какая мысль? — поймал себя Жоффруа на том, что размышляет вслух.
Он говорил, а Анжелика улыбалась и слушала.
— Кто рабски следует за другим, тот ничему не следует! — восхищался он. — Вы понимаете?
— Понимаю, — улыбалась она. — Очень хорошо понимаю и готова рабски следовать за вами всюду, куда вы пойдете.
И вдруг понял, что происходящее — вовсе не сон. Что Анжелика Готье, которая десятки раз являлась к нему во сне, теперь каким-то странным образом очутилась здесь, в его комнате, на самом деле.
— Вы разыскали меня? — удивился он. — Как?
— Это я разыскал Анжелику, мэтр, — раздался знакомый голос. — Вы сделали несчастной одну женщину. Зачем делать несчастной и другую? Если люди любят друг друга, они не имеют права топтать свою любовь.
— Гастон, это вы? — не поверил своим глазам Жоффруа. — Вы разыскали Анжелику? Вы?!
— Это было нетрудно, мэтр. Вы мне столько говорили о ней. И потом, Нотр Дам еще не весь Париж. Кроме того, я согласен с вами, что безнравственно верить в Магомета, а молиться ходить в католический храм.
Невероятно! Родной брат его жены Анны, который совсем недавно клялся, что или вернет Жоффруа в семью, или убьет его, теперь стал его союзником! И он привел к Жоффруа его любимую!
Они тогда, хотя толстяк Леон Бурже и сопротивлялся, довели свою необычную дуэль до конца. Несчастный художник очутился в доме Жоффруа весьма кстати. Быть секундантом на дуэли — это не то, что малевать сильных мира сего с длинными носами и выпученными глазами. Тем более что необычная дуэль гарантировала только один исход. В отличие от поединка на шпагах, здесь никаких ранений быть не могло. Только смерть.
Вино в бокале Гастона де Кудрэ, когда он поднял его, предательски плескалось. В остальном мальчишка держался отлично и залпом осушил бокал. Жоффруа сделал то же самое. Леон в ужасе метался взглядом от Жоффруа к Гастону и обратно.
— Безумство! Полное безумство! — бормотал он. — Что вы делаете?
А глаза Гастона уже расширились и остекленели. Он стал задыхаться и повалился на стол. Леон и Жоффруа подхватили беднягу и уложили в кровать. Ему сделалось дурно. Обильная рвота сотрясала хрупкое тело юноши. Он корчился и стонал. Приоткрыв мутные глаза, шепнул:
— Я проклинаю вас, Жоффруа Валле.
Тело несчастного ослабло, дыхание затихло.
— Врача! Скорей врача! — суетился Леон.
— Не нужно врача, — сказал Жоффруа. — С мальчишкой ничего страшного не случилось. Сейчас он очнется и будет здоровей здорового.
— Ты думаешь, яд вышел вместе со рвотой? — с надеждой спросил Леон.
— Нет, — ответил Жоффруа. — Но пусть это останется нашей с тобой тайной: там не было яда.
— Как?!
— Но я ведь не совсем умалишенный, чтобы подсыпать в столь благородный напиток отраву. Да еще мальчикам.
— Но почему его вырвало?
— Вероятно, нервное потрясение. Молодой организм не хочет умирать и активно борется за жизнь.
А когда юноша пришел к себя, Жоффруа сказал ему:
— Поединок оказался не в вашу пользу, Гастон. Бокал с ядом достался вам.
— Вы обманули меня, — произнес Гастон, отворачиваясь, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. — Боже, почему я не умер?
— То был яд, — заверил его Жоффруа. — Но ваш желудок выбросил его. Всевышний справедлив, он видит, что вы по-своему правы, защищая честь фамилии и сестры. Но он не может покарать и меня, видя, что я, хотя и иду против общепринятого мнения, поступаю разумно.
— Боже, почему я не умер? — шептал Гастон.
Сколько они потом переговорили с Гастоном! О любви и боге, о католиках и гугенотах, о свободе и насилии, о верности и предательстве. Любое понятие, если в него глубже вникнуть, теряло однозначность, становилось объемным, могло рассматриваться и с одной стороны и с другой. Даже бог и любовь не укладывались в привычные рамки истин, которые нельзя подвергнуть сомнению. Ведь то, что не подвергается сомнению, мертво.
— Почему вы даже любите не так, как все? — спрашивал Гастон.
— Потому, что хочу приблизиться к истине, — отвечал Жоффруа.
— Что такое истина?
— Конечная цель познания.
— Что человеку успешней всего помогает двигаться к истине?
— Ум.
— А талант?
— Не вижу разницы между ними, мой мальчик. Ум и талант — близнецы. Недаром они сливаются в своем высшем проявлении в гениальности. Талантлив или умен был гениальный итальянец Леонардо да Винчи? Не знаю. Он был гениален. Так же как Микеланджело и Рафаэль.
2
Анонимные заметки, ходившие в 1570 году по Парижу и попавшие к Жоффруа Валле, принадлежали перу Мишеля де Монтеня, советника по судебному ведомству в городе Бордо. Правда, к этому времени Мишель де Монтень, испытывая отвращение к несправедливости французского правосудия, отказался от своей высокой должности. У него зрела мысль написать книгу, и он делал к ней первые наброски. Через десять лет, в 1580 году, под названием «Опыты» книга Мишеля де Монтеня была благополучно издана в Бордо и, как ни странно, не вызвала никаких репрессий. Быть может, так случилось по той причине, что Мишель де Монтень в свое время был близок ко двору и даже по заказу королевы-регентши Екатерины Медичи писал наставления для обучения молодого короля Карла IX.