В Лувре на мгновение сделалось тихо. Лувр затаил дыхание. И во всем Лувре, а вслед за тем и во всем Париже мгновенно стало во всех подробностях известно о разговоре, который произошел за минуту до того, как Филипп испустил дух.
— Филипп, — спросил король, — сделаны ли новые ключи от потайных дверей?
Король уже был уведомлен о ключах, знал, что с ними все в порядке и дубликаты на сей раз полностью исключены. Однако его величество желал, чтобы о том знали все. И Филипп за обеденным столом в подробностях повторил свой доклад королю.
— А где, — спросил Карл, — Базиль Пьер Ксавье Флоко, которого я приказал тебе изловить?
— Тут дело хуже, — признался Филипп. — Этот самый Флоко повздорил с лейтенантом Шарнэ, и последний проткнул его шпагой.
— Опять поединок! — вскипел король. — Я же приказал... Шарнэ арестован? Ты говорил с ним?
— Нет, сир. Сразу после поединка лейтенанта закололи ударом кинжала в спину.
— Кто посмел?
— Я думаю, тот, — ответил Филипп, — кто подослал к Флоко лейтенанта. Тот, кто боялся, как бы они оба не сболтнули лишнего.
Карл уставился на мать. Однако Екатерина, казалось, даже не слышала, о чем шел разговор за столом.
Тут-то как раз и подали суп из креветок, который пришелся не по вкусу бедному Филиппу.
— Я покараю убийцу Филиппа! — в бешенстве прошипел король, вскакивая. И добавил: — Базиля Пьера Ксавье Флоко разыскать и повесить! Пусть даже мертвого. Нет — сжечь. Как государственного преступника! За убийство и ограбление племянника священнослужителя. За поединок с лейтенантом Полем де Шарнэ. И чтобы я больше никогда не слышал его имени.
Сжечь так сжечь. Приказы королей не обсуждают, их приговоры обжалованию не подлежат. Даже тогда, когда те приговоры и не совсем логичны. Да, впрочем, какая разница человеку, который уже погиб, повесят его после смерти или сожгут.
А своему незабвенному другу Филиппу Альгое король решил устроить пышные похороны. Объявив в Лувре траур. Но, поразмыслив, Карл поступил иначе. Скорбь по Филиппу — удовольствие для Екатерины. Зачем делать ей приятное? Нет, Карл не станет скорбить, Карл станет веселиться!
Вот почему, когда на великий город опустилась тьма и простые парижане сопели носами в своих кроватях, королевский дворец столь ярко сиял огнями и гремел музыкой. Сам Карл IX выводил торжественные па с прехорошенькой фрейлиной, которая смотрела на него восторженными глазами. Придворные не отставали от своего повелителя. И в Лувре все шло как обычно, если не значительно веселее.
На прехорошенькую фрейлину Карл обратил внимание не впервые. Она уже однажды попадалась ему на глаза. То случилось года четыре назад. Сколько ему тогда было? Совсем еще юноша, лет шестнадцать. И тогда она понравилась ему. Теперь — тоже.
— Что-то я давненько не видел вас? — удивился Карл. — А вы за это время сделались еще чудесней!
— Ой, ваше величество! — вспыхнула прехорошенькая фрейлина, которая будучи лет на десять старше короля, сумела сохранить и на лице, и в фигуре девственную прелесть. — Ой! Ой! Вы такой комплиментщик. А не замечали вы меня потому, что чрезмерно перегружены государственными делами. Разве так можно! Вы столько работаете, что совершенно перестали замечать женщин, которые до безумия влюблены в вас.
— Зато теперь гугеноты у меня вот здесь, — хвастался Карл, хлопая себя по карману.
— Как это вы сумели сделать, ваше величество? — сияла прехорошенькая фрейлина огромными голубыми, но несколько глуповатыми глазами.
— И никаких сражений! Я возьму их голыми руками.
— Ах, ваше величество, зачем же без сражений? — щебетала она. — Мне так нравятся сражения!
— Вы божественны, моя прелесть! — восторгался король. — Как я мог позабыть вас!
Танец сменялся танцем. Пламя бесчисленных свечей освещало разгоряченные лица. Шуты и карлики выделывали уморительные кренделя и отпускали такие остроты, что у Карла IX хоботком вытягивались губы. И в подражание королю хоботком вытягивались губы у всех придворных — и у мужчин, и у женщин.
Лувр задыхался от радости и веселья. Не веселились лишь в единственном уголке дворца, в покоях вдовствующей королевы Екатерины Медичи. Окруженная самыми близкими придворными, королева готовилась ко сну. Перед тем как сон смежит ей веки, она любила послушать о последних событиях и обменяться мыслями с умными людьми, дать дельные советы и подсчитать расходы за день, вспомнить незабвенного Генриха II и рассказать о своих недугах врачу.
— Там еще танцуют? — зевнула королева.