— К чему этот небесный знак? — рассуждал адмирал Гаспар де Колиньи. — Не к тому ли, что если огонь на глазах у всего Парижа ударяет в католика, а не в гугенота, королю есть над чем задуматься.
— Я знал, что он шпион моей любимой матушки! — негодовал Карл IX. — Даже на костре он не оставил своих подлых замыслов, швырнув в меня головешкой.
— Странно, что небеса разверзлись как раз над тем костром, на котором горел Базиль Пьер Ксавье Флоко, — недоумевала королева. — Почему? За что бог покарал его?
— Господь бог и не собирался карать Базиля Пьера Ксавье Флоко, — нашептывала королеве Сандреза. — Господь бог послал с неба огненную десницу, чтобы показать всем невиновность бедного мученика. Меч ударил в огонь, чтобы загасить костер. Базиль Пьер Ксавье Флоко — святой.
— Не морочьте мне голову, душенька, — морщилась Екатерина Медичи. — Какой еще святой? Последнее время вы сильно изолгались. Я недовольна вами.
— Он святой, — твердила Сандреза. — Он истинно святой.
— Мне кажется, — говорила королева, — вы разглядели в своем Флоко святого значительно раньше, чем он сгорел.
— Он святой! — со страстной проникновенностью настаивала Сандреза. — Скоро вы сами убедитесь в том. Скоро в том убедятся все!
Мудрый ход Сандрезы вполне понятен. Она надеялась подтолкнуть французский двор к мысли о святости своего возлюбленного. Париж убедит Рим причислить Базиля Пьера Ксавье Флоко к сонму святых, и тогда друг ее сердца, за которого она так боялась, навсегда избавится от смертельной опасности.
— Вы мне надоели, милочка, — отмахивалась от фрейлины Екатерина.
— Но если он не святой, — резонно говорила Сандреза, — выходит, король прав, называя Флоко вашим шпионом? Выходит, божье знамение направлено против вас и в защиту короля?
Ей таки удалось сдвинуть с места свою повелительницу. Королева решила, что сделать Базиля Пьера Ксавье Флоко святым и в самом деле не так уж плохо. Но тут восстал король.
— Нет! — твердо заявил он. — Никогда!
Однако хорошо известно: если короли вгорячах произносят твердое «нет», оно может со временем обернуться в еще более твердое «да». Особенно когда в игру вступают такие искушенные игроки, как Екатерина Медичи.
А страна полнилась слухами и томилась ожиданием.
Чего только не говорили в Париже и во всей Франции о том божественном огне, каких только слухов не возникало вокруг него! Но никто, ни один француз ни на секунду не усомнился, что огонь низвергся прямо с небес. Никто! За исключением единственного чудака.
— С неба ничего не обрушивалось, — доказывал Жоффруа Валле. — Людям так показалось. На самом деле взрыв произошел в костре. Не знаю, чем он был вызван, но взорвалось в центре костра.
— Неужели влияние общего мнения столь велико, — недоумевал Луи Шарль Арман де Морон, — что и я попал в стан ошибающихся? Но я видел собственными глазами, как разверзлись небеса и оттуда ударила молния!
— Что обратило ваш взор к небесам, как раз перед тем мгновением, когда они собирались разверзнуться? — спрашивал Жоффруа.
— Мы так часто смотрим в небо...
— Даже тогда, когда рядом с нами на кострах горят живые люди?
— На них я смотреть не мог.
— Но и на тряпичную куклу вы наверняка тоже не смотрели. Не так ли? А когда раздался взрыв, невольно обернулись в сторону того костра.
— Да, правильно. И увидел, как с небес в костер ударила изломанная, белая с синим отливом молния. Я отчетливо видел ее собственными глазами.
— Как все?
— Да, как все.
— Вы каждый день, Луи Шарль, как все, отчетливо видите собственными глазами, как встает и садится солнце. И вы, и миллионы людей вместе с вами убеждены, что наше светило вращается вокруг Земли, то поднимаясь над горизонтом, то исчезая за ним. А что происходит на самом деле? Вы ведь знаете о доказательствах Коперника.
С ним было трудно спорить, с Жоффруа Валле. Своими жесткими аргументами он умел припереть противника к стене. Лишь в одном де Морон упорно оставался на своем: вера не обязательно должна быть основана только на знании. Можно верить и в то, что пока не доказано.
В тот день, когда де Морон открыто приехал в дом своего тайного соперника, словно наступил новый отсчет времени. Де Морон презирал себя за открытый приезд. Презирал и ненавидел. Хотя Жоффруа Валле и по сей день, благодарение господу богу, никто не трогал.
Нет, теперь де Морон ездил к Жоффруа Валле только тайно. Его влекло сюда ненасытное желание говорить обо всем на свете. Говорить и говорить, забыв, что между ними стоит Анна. Анна и его, де Морона, низкий, похожий на предательство, поступок. И странно, испытывая живейшую симпатию к человеку, преклоняясь перед ним, де Морон вместе с тем чувствовал, что желает Жоффруа Валле исчезновения. Чувствовал и... продолжал ездить к нему. Соблюдая при своих визитах крайнюю осторожность.