Попасть в папский дворец в Риме оказалось несложно. Однако добиться приема у папы Базиль Пьер Ксавье Флоко не сумел. Папа Пий V не желал видеть человека из Парижа, который не имел официальных полномочий посланника французского короля. На вопрос о задуманной в Париже свадьбе папа дал исчерпывающий ответ и пересматривать свое решение не собирался.
— Во избежание неприятностей советуем вам удалиться из Рима, — вразумляли маркиза де Бука и Жоффруа Валле в канцелярии Ватикана. — Не рекомендуем вам проявлять настойчивость, добиваясь аудиенции у его святейшества. Если папа прослышит о вашей настойчивости, дело может принять худой оборот.
— А я как раз и хочу, чтобы папа прослышал о нас и чтобы дело приняло худой оборот, — с несуразным упорством твердил маркиз.
— Не глупи, — уговаривал его Жоффруа. — Кроме неприятностей, нам здесь ждать нечего.
— Прости, но ты ошибаешься, — возражал Базиль. — Ты знаешь обо всем, Жоффруа, но здесь, прости, ближе к истине я, чем ты.
Они всю дорогу от Парижа до Рима проговорили об истине. Чрезвычайно пугая своими крамольными высказываниями Антонио. Хорошо было слуге Жоффруа Валле, глухонемому Просперу, который с тех пор, как у него вырвали язык, почти лишился слуха. Проспер с полным безразличием относился к беседе господ. А Антонио то и дело в страхе крестился. Да Базиль еще и подзуживал его.
— Неужели, Пий, тебе и впрямь не интересно, какую форму имеет Земля, на которой мы живем? — спрашивал он.
— Помилуй, господи, ваша милость, — таращил глаза Антонио. — Да какая у нее такая форма, у земли? Черная она, матушка-земля, рассыпчатая. У нас в деревне очень даже худая земля, с подзолом. Вот и обеднели мы через нее. А ежели бы землица...
— Да я не про ту землю, Пий. Я про планету Земля. Неужели тебе не интересно, какой она формы, планета, на которой мы живем, почему она куда-то летит, почему вращается вокруг своей оси?
— Ваша милость, не знаю я никакой такой планеты, — крестился Антонио. — Всеми святыми клянусь, не знаю. И живу я вовсе не на планете.
— А где? — интересовался Базиль.
— Так во Франции, ваша милость.
— А где Франция?
— Так где? Во Франции она и есть Франция. Где ей еще быть?
— А Италия где?
— В Италии, наверное, ваша милость.
— А вместе они где?
— Кто?
— Да Франция с Италией.
— Ой, не мучайте вы меня, ваша милость! Глупый я человек.
— В Европе они, Пий.
— Это чего такое?
— Континент. Огромный кусок суши.
— И наша Франция на ней?
— На ней, Пий.
— Не, ваша милость, не на ней.
— Почему?
— Потому как во Франции вовсе и не сушь. Была бы сушь, и посохло бы все. А у нас, слава богу, дожди идут.
Втолковать что-либо верзиле Пию не представлялось никакой возможности. Но наверное, так происходило еще и потому, что Базиль лишь только-только сам начинал робко кое в чем разбираться. Взять хотя бы ту же Землю с Солнцем. Ну докажут, к примеру, что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот — Земля вокруг Солнца. Что изменится? Нужно ли из-за такой чепухи кому-то добровольно идти на смерть? Этого он не понимал.
— Нужно! — горячо доказывал Жоффруа. — Чем человечество ближе придвинется ко всеобщей истине, тем оно станет жить лучше и справедливее.
— Но мой Пий все равно никогда не поймет, что Земля круглая, — возражал Базиль. — Если бы, по его представлениям, она была круглой, он бы с нее свалился. Да и зачем ему знать о Вселенной? Разве оттого станут лучше урожаи хлеба и винограда?
— Представь себе, что ты родился слепым, — пускался в рассуждения Жоффруа. — Окружающий мир для тебя сплошная черная ночь. Ты работаешь, предположим, в дубильной мастерской, где обрабатывают кожи. Ты на ощупь занимаешься выделкой бараньих шкур, чтобы пропитаться и одеться. Что тебе нужно еще? Ложку мимо рта ты не пронесешь. Стакан с вином — тоже. Тебе рассказывают, что салат имеет зеленый цвет, яичный желток — оранжевый, а сырое мясо — красный. Тебе втолковывают, что сало белое, а небо голубое. Но что тебе до всего этого, когда ты вообще не знаешь, что такое цвет. Как ты его можешь себе представить? Да и зачем практически нужно знать, что сало белое, а мясо красное? Разве оттого они становятся вкусней? Но вот случилось чудо. Явился святой и, оросив волшебной водой твои глаза, дал тебе немного зрения. И вот тут, узрев малую толику, ты сразу поймешь, что такое цвет, и захочешь увидеть больше. Ты познаешь прелесть красок и почувствуешь, что уже не можешь без них. Тебя потянет видеть больше и больше. И чем больше ты будешь видеть, тем больше тебе начнет казаться, что ты еще почти ничего не видел. Мир столь огромен, а ноги у тебя такие медленные. Когда ты был слеп, ты не мог вообразить себе грандиозности жизни, которая не ограничивается одной Землей. Так и в знаниях.