— Ты прав, — вяло согласился Карл. — Я и сам все время думаю об этом. Нужно срочно что-то предпринять.
В кабинете царил прохладный полумрак. Мягкие ковры и портьеры глушили звуки. Под картиной с изображением девы Марии, увенчанной веткой букса, дремала на бархатной подушке любимая королевская гончая Альфа. По бокам картины висели длинная аркебуза и охотничий рог. А в кресле у окна, под клеткой с зелено-красным попугаем, восседала Екатерина Медичи.
— Ваше величество, — проговорила она, заметив, что королю стало лучше, — я согласна с Филиппом. Положение и впрямь тревожное.
Услышав голос матери, Карл вновь тяжело задышал.
— Если бы вы, мадам, — прошипел он, — в свое время не присвоили Генриху звание генерального наместника королевства да не послали его командовать войсками...
— Ваш младший брат герцог Генрих Анжуйский, — перебила Екатерина, — заслужил свое высокое звание. Это он в октябре прошлого года при Монконтуре наголову разгромил армию адмирала Колиньи. И если бы не ваше вмешательство, герцог с успехом довел бы до конца блистательно начатую операцию.
— Нет! — воскликнул Карл. — Теперь вы желаете всю вину переложить на меня! А виноваты во всем одна вы! Почему раненый адмирал с жалкими остатками своей армии сумел удрать от нас? Вы забыли? Потому, что его пропустил через свои провинции Дамвиль. А почему он его пропустил? Только потому, что вы не захотели дать Дамвилю звание маршала. Заслуженному Дамвилю, сыну коннетабля де Монморанси, пожалели маршала!
— Но вы, ваше величество, забываете, что герцог Анжуйский вместе с маршалом Таваном настаивал на преследовании врага и его окончательном разгроме. А вы в самый решительный момент мешкали.
— Я?!
— И получили вместо талантливого полководца Тавана, который подал в отставку, своего бездарного де Коссе.
— Что вы смыслите в полководцах? — закричал король. — И дело вовсе не в них, а в вас, в ваших постоянных интригах. Одной рукой вы воюете с гугенотами, а другой поддерживаете их. Я знаю!
— Я забочусь об интересах истинной веры, — зевнула Екатерина.
— Ложь! Вы говорите так, чтобы остаться правой. Но это одни слова! Вы сами не понимаете того, что сделали. Все началось в январе шестьдесят второго года, с эдикта, благословленного вами. Ни дед, ни отец никогда не простили бы вам подобного предательства. Вы предали Францию! Привыкнув к своей Италии, вы решили, что и с французами можно поступать так же, суля им обещание за обещанием и беззастенчиво водя за нос. Но французы не итальянцы. Вы просчитались. Восемь лет назад вы обещали гугенотам исполнить все, о чем они просили. И тут же обманули их. Вот почему сегодня они возьмут свое силой.
Густые румяна на дряблых щеках Екатерины не давали проступить бледности. Лишь глаза, все больше сужаясь, говорили о ее состоянии. Попугай в клетке переступал с лапы на лапу. Болонка, которую гладила Екатерина, скалила зубы. А Карл, отпустив вожжи, дал полную волю переполнявшим его чувствам.
Кое в чем он был и на самом деле прав. Можно ли, действительно, специальным королевским эдиктом разрешать гугенотам открыто собираться для совершения своих богослужений, чтобы через некоторое время вновь накладывать на эти богослужения запрет? Но Карлу в 1562 году, когда вышел эдикт, было всего двенадцать лет. За него правила она, мудрая мамочка. Это она, отменив эдикт, как только адмирал Колиньи одерживал очередную победу, именем короля вновь трусливо разрешала гугенотам уже однажды разрешенное. Дошло до того, что за голову Колиньи, заочно приговоренного парижским парламентом к смертной казни, назначили награду в 50 тысяч золотых экю.
В результате сегодня серьезная опасность грозила уже не столько истинной католической вере, сколько самому королевскому трону. Перестав верить посулам двора, армия под водительством адмирала Колиньи и Генриха Наваррского разгромила в Бургундском герцогстве превосходящие по численности войска маршала де Коссе и двинулась вдоль Луары. Еще немного и она окажется под стенами Орлеана и в Иль-де-Франс.
— Вы! Вы привели Францию на край гибели! — кричал Карл. — А спасать ее теперь буду я! Один! Без вашей помощи! Теперь я сам буду принимать решения. И чтобы вы больше не смели появляться у меня через потайные ходы. Я вам приказываю!
Еще при Франциске I во дворце было заведено твердое правило: ключи от всех потайных ходов имелись только у одного человека — у короля. Все остальные члены королевской семьи получали ключи от дверей тайных ходов лишь в собственные покои. Только король мог беспрепятственно, в любое время дня и ночи, войти в любую гостиную или спальню.