Во всю мощь звенели колокола. Сопела стража, сдерживая напор толпы. Гудели над площадью голоса.
— Ловко целуются!
— Поцелуй ее еще разок, Наварра!
— Такую красавицу можно целовать, не останавливаясь!
Великолепно началась на площади перед собором Нотр Дам свадьба, которой суждено было стать свадьбой века. Но все испортила ее концовка. Когда пышная процессия потянулась в собор, Генрих Наваррский и его единоверцы демонстративно отказались от причастия.
— Мы тверды в своей вере! — сказали гугеноты.
— В день бракосочетания Наварра мог бы пойти и на уступки, — возроптали католики.
И торжество несколько померкло. Впрочем, чего можно было ожидать от свадьбы, которую назначили на понедельник. Давно известно: великий грех — играть свадьбы по понедельникам.
Откликнулся грех через четыре дня. Лувр еще от всей души гулял, пил и веселился, отмечая выдающееся событие, а небо над Парижем уже затягивало мрачными тучами.
Грандиозный помост перед вратами собора Нотр Дам разобрать пока не успели. Зеленую материю с него сняли, а сооружение до времени оставили. И под уютной крышей, правда не спасающей от дождя, обосновались бродяги и нищие, бандиты и воры, веселые женщины и бездомные подростки. Пусть сквозь щели меж досок светит луна, но за жилье, да еще в самом центре города, не требуют уплаты. Охапка соломы служила постелью. Бочка из-под свадебного вина — столом. А небольшой костерок давал тепло ночью и служил очагом для приготовления пищи днем. Как ни щедро накормил добрый король Карл IX парижский люд на веселой свадьбе, ненасытное нутро на другой же день снова просило пить и есть.
— Так чего Наварра не пошел к причастию? — рассуждали под помостом свободомыслящие философы.
— Потому как на каждого задарма не напасешься хлеба, — отвечали самые мудрые.
— Много я сожрал, причащаясь, того хлеба!
— Ты немного, да другой немного. Получается цельный воз.
— Да там жратвы — воробью на завтрак.
— Хоть и крохи, а все равно бесплатно нельзя. Наварра из-за того хлеба и войну с нашим королем затеял.
— Во жмот!
— Все они, гугеноты, такие.
— Бить их нужно, паразитов. Давить, как вшей.
— Давить! — дружно соглашались обитатели свадебного сооружения, досконально докопавшиеся до причин разногласий между католиками и гугенотами.
В то обычное и ничем не примечательное утро, ровно через четыре дня после свадьбы, 22 августа 1572 года, обитатели деревянного помоста вдруг ни с того ни с сего заговорили, что фортуне пришел конец и помост не сегодня завтра начнут разбирать.
Началось с того, что в дальнем углу стала подвывать женщина. Сердобольные бабки пояснили, что женщина рожает. Когда она перестала выть, они, крестясь, сообщили, что родился мертвый мальчик. В пятницу, да еще мертвый младенец — тут явно клонило не к добру. Как оно вскоре и вышло.
Едва отмучилась роженица, к помосту заявилась со своей повозкой группа странствующих циркачей. Их интересовало, не продаст ли кто тоненькую девочку лет шести. Такая девочка нашлась. Циркачи долго ее щупали и торговались с родителями. После горячих споров и размахиваний руками сошлись в цене.
Сунув за щеку золотую монету, счастливый отец навострился тут же прокутить ее в своем любимом кабачке на улице Засохшего дерева. Жене, чтобы она не предъявляла глупых требований на чужие денежки, муженек сунул в глаз кулаком, напомнив, что он и так целых шесть лет кормил сопливку, которая появилась на свет неизвестно от кого.
Вскоре, однако, обладатель золотой монеты в испуге примчался обратно, не успев промочить глотку. Из его сбивчивого рассказа выяснилось, что ему едва удалось унести ноги. Там, на улице Засохшего дерева, прозвучали выстрелы, которые всполошили всю округу.
— Они хотели убить адмирала! — запыхавшись, рассказывал обладатель золотой монеты.
И небоящиеся ни бога, ни черта бродяги и нищие, бандиты и воры, веселые женщины и шустрые подростки вдруг необычайно разволновались. Какое-то особое чутье подсказало им, что нужно смазывать пятки. От кого? Почему? Этого они не знали. Как не знают того крысы, когда бегут с обреченного корабля перед его отбытием в дальнее плаванье.
— Быстрее, ребята! — прозвучал под деревянным помостом тревожный клич.
Но что же на самом деле произошло?
В тот день, 22 августа, адмирал Гаспар де Колиньи попросил у короля аудиенцию. И, как всегда, получил ее. Однако значительная разница в возрасте помешала адмиралу понять, что для молодых четыре дня пиршества слишком малый срок и что праздник еще далек до завершения.