Девять его советников, сидевших в глубокой caгpe без окон под защитным полем не-пространства, улыбнулись тогда, одобряя его слова. Всё они понимают. Сцена, на которой тлейлаксанцы определяли свою судьбу, всегда была для них кехлем с его законом гуфрана.
Так надлежало, чтобы даже Вафф, самый могущественный из всех тлейлаксанцев, не мог покинуть свой мир, быть впущен в него заново, не пройдя обряда самоуничижения через гуфран, прося прощения за контакты с невообразимыми грехами неверных. Даже самого сильного способно запятнать общение с повиндой. Хасадары, надзирающие за всеми границами Тлейлакса и охраняющие женщин Селамлика, вправе подозревать даже Ваффа. Он — один из людей Кехля, но все равно должен подтверждать это каждый раз, когда оставляет и возвращается в родной мир — и, разумеется, всякий раз, когда входит в селамлик для пожертвования своей спермы.
Вафф подошел к высокому зеркалу и рассмотрел себя и свое одеяние. Он знал, что для повинды представлялся чем-то наподобие эльфа. Едва ли полтора метра роста, глаза, волосы и кожа — различные оттенки серого, все должно работать на общее впечатление от овального лица с крохотным ртом и линией острых зубок. Лицевые Танцоры могли копировать его жесты и позы, могли дезинтегрироваться по повелению Машейха. Но ни Машейхов, ни Хасадаров нельзя одурачить. Лишь повинду это способно обмануть.
«Кроме Бене Джессерит!»
От этой мысли его лицо сделалось угрюмым. Что ж, этим мегерам еще предстоит встретиться с одним из новых Лицевых Танцоров!
«Ни один другой народ не овладел языком генетики так, как Бене Тлейлакс, — успокоил он себя. — Мы правы, называя этот язык „языком Бога“, поскольку сам Бог дал нам эту великую силу».
Вафф подошел к двери и стал ждать утреннего колокола. Нет способа описать испытываемую им гамму переживаний. Время развернулось перед ним. Он не спрашивал, почему правдивое послание Пророка было услышано только Бене Тлейлаксом. Это — Господне Деяние, и в этом Пророк — Мышца Господня.
«Ты приготовил их для нас, о Пророк».
И этот гхола на Гамму — нынешний гхола — в настоящий момент стоил всех ожиданий.
Пробил утренний колокол, и Вафф прошел в зал, вместе с другими, облаченными в белое фигурами, вышел на восточный балкон приветствовать солнце. Как Махай и Абдль своего народа, он мог теперь олицетворять себя со всем народом Тлейлакса.
«Мы живем законом Шариата, единственные оставшиеся во всем мироздании».
Никогда и нигде, кроме закрытых палат его братьев-малик, не мог он раскрыть этот секрет. Но теперь работа этой тайной мысли, разделяемой сейчас каждым вокруг него, в равной степени была заметна и в Машейхах, и в Домеле, и в Лицевых Танцорах. Парадокс родства и ощущения социальной общности, пронизывающий весь Кехль от Машейхов до самых низов Домеля, не был парадоксом для Ваффа.
«Мы работаем на единого Бога».
Лицевой Танцор, в личине Домеля, склонился и открыл двери балкона. Вафф, выходящий на солнечный свет со многими спутниками вокруг него, улыбнулся, узнав Лицевого Танцора. Еще и Домель! Семейная шуточка — но Лицевые Танцоры не кровные члены семьи. Они — конструкции, инструменты, точно так же, как гхола на Гамму — это инструмент, созданный языком Бога, на котором говорят только Машейхи.
Вместе с другими, теснившимися вокруг него Вафф совершил намаз перед солнцем. Он испустил крик Абдля и услышал, как этот крик разнесся далеко, до самых крайних точек города.
— Солнце не Бог! — закричал он.
Нет, солнце было только символом бескрайних господних мощи и милосердия — еще одна конструкция, еще один инструмент. Чувствуя себя очищенным гуфраном, через который прошел вчера вечером, и оживленный утренним ритуалом Вафф мог теперь подумать о путешествии в мир повинды, из которого он только что вернулся, пройдя обряд гуфрана. Другие верующие освободили ему дорогу, когда он пошел назад во внутренние коридоры и по спускопроводу в центральный сад, где назначил сбор своим советникам.
«Успешный выдался рейд, рейд среди повинды», — подумал он.
Покидая внутренний мир Бене Тлейлакса, Вафф каждый раз ощущал себя в лашкаре — боевом походе ради высшей мести, которая на тайном языке его народа называлась Бодал (всегда с большой буквы и всегда заново подтверждаемая в гуфране и кехле). Последний лашкар был очень успешным.
Вафф попал из спускопровода в центральный сад, залитый солнечным светом через призматические рефлекторы, установленные на окружающих крышах. В самой середине присыпанного гравием круга небольшой фонтан исполнял фугу для зрения. Низкий белый палисад ограждал коротко стриженную лужайку, пространство вполне достаточное чтобы фонтан освежал воздух, но чтобы плеск воды не мешал беседе, ведущейся тихими голосами. На этом газончике стояли десять узких скамей из древнего пластика, девять из них — полукругом, лицом к поставленной чуть отдельно десятой.