При известном консерватизме как в среде церковников, так и в простом народе всякое новое учение требует постепенности в своем развитии. Именно к этому последнему условию мне и хотелось бы сейчас обратиться и постараться рассмотреть в еще более ранней истории русского еретичества возможные корни движения, которое, естественно, не могло свалиться к нам как снег на голову вместе с евреем Схарией, как то утверждает Иосиф Волоцкий. Рассмотрение предшествующих возникновению этого движения и сходных с ним ересей может пролить дополнительный свет на его сущность и, в частности, на вопрос об антитринитаризме.
В посланиях первого обвинителя еретиков Геннадия мы находим фактическое указание на «генетическую связь ереси жидовствующих с ересью стригольников»[10]. Геннадий замечает, что инок Захар, с которым он давно был в неладах и которого числил в еретиках, подобно стригольникам отвергал подавление священников «на мзде», святость церковной иерархии и таинств. Тогда Геннадий, как сам он выражается, познал, что Захар — стригольник[11]. Он сослал его в пустыню, но по повелению царя и митрополита тот был немедленно оттуда возвращен, отправился в Москву и нашел там радушный прием и покровительство московских еретиков–жидовствующих, а по другим известиям, даже стал во главе их[12].
Главные причины возникновения движения стригольников вытекали из того печального положения, в котором оказалась Русская церковь. Так, «Предисловие покаянию», памятник домонгольской поры, осуждает недостойных иереев, грубых и невежественных попов, пьяниц и гордецов. Эти «слепые вожаки» недостойны, чтобы к ним ходили для исповеди верующие. Более того, исповедником для них может быть человек не посвященный в сан, но «духовный» нравственно. Литературный памятник XII — XIII вв. «Златоструй» со всей определенностью отмечает:
«…Вси предатели быша и ненавидяще себе: епископ на епископа, поп на попа, дияк на дияка сами на ся чьрнец на чьрнца»[13].
В «Написании Акиндина» открыто заявлено, что церковь на Руси вся поражена мздоимством — «от старейших святитель наших и до меньших». Этот муж из города Твери был убежден, что вера не может искушаться мздоимством, она сама по себе — высшая ценность[14]. О мздоимстве же и корыстолюбии современных ему священников писал и Климент Смолятич — автор, живший в XII веке. Он писал, что священнослужители «прилагают дом к дому и села к селом с изгоями и сябрами, с бортями и пожнями, с лядиной и стариной»[15].
Трифоновский сборник, отразивший антицерковные настроения рубежа XIII и XIV вв., включил сочинения, осуждавшие церковную иерархию. «Погыбение наипаче бывает от епископ и попов грехов». «Да не входить благоверный в церковь нечестивых, не место бо человека святить, но человек место…» В других местах сборника говорится о праве верующих собираться вне церкви, слушать учителей из народа[16]. Миряне и низшие церковнослужители, указывалось далее, могут стать учителями веры. В составленном тогда же «Слове о лживых учителях» его автор восхваляет книжное учение, обличает невежественных священников, тех, кто «моряще себя и онех гладом душевным», «горе же тому, иже не почитает святых книг писания пред всеми…»[17]. Автор призывает проповедовать не в церковных стенах, а под открытым небом; право на проповедь имеет всякий: «Лепо же есть всем славити Бога и проповедати учение его». Божественную истину, делает он вывод, должны проповедовать грамотные представители самого народа, например, «чтецы и певчие»; «да еще добре научить и простой, — и то добро»[18]. Взгляды автора, по сути дела, представляют собой реформационные идеи. «Простцы» по нескольку человек, игнорируя церковные храмы и посвященных попов, собирались в домах, читали книги и пели молитвы. Их «общества верных» противостояли официальной Церкви.
«Они аккумулировали стихийно, спонтанно возникавшие на рубеже двух столетий настроения, мысли, характерные для широких кругов мирян, низших церковнослужителей»[19].
Чтобы изменить к лучшему сложившееся положение в официальной Церкви, митрополитом Кириллом в 1274 г. был созван Собор, в задачу которого входило искоренение многих беспорядков в делах церковных. «Доныне, — говорил митрополит, — уставы церковные были омрачены облаком еллинской мудрости; ныне же предлагаются ясно, и неведение да не будет извинением. Уклоняяся от истинных правил христианства, какое мы видели следствие? Не рассеял ли нас Бог по лицу земли? не взяты ли грады наши? не истреблены ли князи острием меча? не отведены ли в плен семейства?..»[20] Кирилл повелевает давать священнический сан лишь тем людям, добрый нрав, честность и бескорыстие которых хорошо известны. Епископам строго воспрещалось брать с них деньги за поставление, кроме определенных митрополитом семи гривен для крилошан (т. е. для младших по положению членов церковного причта — прислужников в храме, чтецов и певцов). Всякая другая мзда запрещалась. В изданных после Собора церковных правилах также говорилось:
«Мы сведали, что некоторые иереи в странах новгородских от Пасхи до Всех Святых празднуют только и веселятся, не крестят никого и не справляют службы Божественной: такие да исправятся или да будут извержены! Известно также, что многие люди держатся древних языческих обыкновений, сходятся в святые праздники на какие–то бесовские игрища…»[21]
Таких людей Кирилл предписывает отлучать от Церкви. В числе многих обыкновений, противных уставам церковным, Кирилл осуждает обливание при крещении, говоря, что оно беззаконно и что крестимый должен быть всегда погружаем в сосуде особенном. Постановления Собора, вынужденного считаться с обстановкой, отвечали на протесты многих недовольных симонией (торговлей церковными должностями), невежеством, пороками духовных иерархов.
Однако, как мы видим из более поздних источников, положение к лучшему не изменилось. На Переяславском Соборе, проходившем спустя 40 лет, снова речь шла о пороке симонии, который поразил всю русскую церковь. В симонии обвинялся сам митрополит Петр. Положительных результатов Собор не дал, но зато на нем выявились такие противоречия между его участниками, что «впору относить раскол древнерусской церкви на «стяжателей» и «нестяжателей» не к XVI, а к началу XIV века»[22].
Многочисленные антицерковные настроения вылились в стригольничество. Видимо, по этой причине не представляется возможным проследить начало и этой ереси. Историю ее излагали на основании немногих летописных данных и обличительных грамот, которые, однако, не указывали ее ближайшего источника, кроме, разве что, «лукавого беса, изначала человекоубийцы, борителя нашего естества, диавола, прельщающаго род человеческий»[23]. Ересь стригольников началась, по всей вероятности, в Пскове, где в то время церковные приходы располагали значительной свободой, а священники не составляли особого сословия, поставлялись из мирян и не порывали с миром. С одной стороны, это способствовало возникновению достаточно независимых церквей, а с другой — часто приводило к тому, что священнослужители в Пскове отличались особым своевольством, свободно переходили из прихода в приход в поисках более выгодного места, многократно женились и разводились и вообще славились распутством, которое не могло оставаться вне критики мирян. Явственно ощущалась потребность в реформации. То, что сами церкви в Пскове принадлежали тем, кто их строил, и были в какой–то степени независимы от архиепископа, тоже вело к развитию антииерархических настроений. Затем стригольничество перекочевало в Тверь и Новгород, а потом в Москву и в другие города.
12
Акты археологических экспедиций, стр. 380; Православный собеседник, с. 476—481; Хрущов, с. 118—123; Памятники старинной русской литературы (далее ПСРЛ), т. 4, с. 158.