- Спасибо, - говорю я по-русски.
Её улыбка кажется безнадёжной. Мне становится грустно. Декабрь смотрит на меня и мягко обнимает за плечи - а после встряхивает.
- Отставить меланхолию! Чего глаза на мокром месте? Давай-ка взбодрись, глотни кофе, скушай тарталетку, - уговаривает он меня.
Кофе действительно бодрит. На миг мне кажется, что я заблудилась. Потерялась в пространстве и очнулась в каком-то странном пыльном месте, где меня не должно быть. Я снова - Кевин Маккалистер.
- Разве так бывает? - спрашиваю я.
- Что тебе не нравится?
- Заброшенность.
- Где ты умудрилась её найти здесь? - мой спутник кивает в сторону театра Массимо.
Площадь Верди кишит азиатскими туристами - я так и не научилась различать корейцев, японцев и китайцев. Впрочем, у последних - ленинский прищур и симпатичные лица. С расстояния сложно оценить их привлекательность - складывается впечатление, что по ступеням вверх-вниз лазают чёрно-жёлтые осы. На их фоне группа итальянских школьников кажется горсткой лесных муравьев. Где-то там затерялись и мои соотечественники - с яркими крылами и раскатистыми голосами. Никто не смотрит на архитектурный шедевр - все поглощены селфи.
- Забавно, - говорю я. - Быть туристом теперь означает - видеть мир через объектив смартфона. Когда-то у странников были посохи, теперь - палки селфи. На смену орудиям защиты приходят орудия демонстрации себя... И ведь я не лучше!
- У тебя фотоаппарат, - напоминает Декабрь, - профессиональный.
- И что? Я купила профессиональную камеру... для чего?! Думаешь, для того, чтобы поймать луч солнца, уходящего за горизонт? Капли воды на чаячьих лапах? Кучевые облака, окружившие солнечный диск стайкой белоснежных цыплят? Нет!
- Нет?!
- Нет. Знаешь, для чего?! - теперь я громко хохочу. - Для того, чтобы цифровая камера не искажала моё лицо! Моё лицо на фоне таких же оперных театров. Словно всё это было построено, создано, вылеплено, разбросано, запущено - исключительно для того, чтобы моё лицо нашло для себя интересный фон. Подумать только!
- Но это же лучше, чем ковёр? - баянит мой собеседник, и я надолго замолкаю.
После убираю фотоаппарат в кофр и наглухо застегиваю молнию.
***
Теперь я вижу её. Она стоит прямо по направлению моего взгляда и внимательно изучает меня. Декабрь ей знаком, а я - нет. Мы хором здороваемся - все трое - и она садится за наш столик.
У неё пышные золотистые кудри и мягкое бледное лицо с глазами чайного цвета, под которыми пролегли усталые тени. Она требовательно смотрит на нас, и я протягиваю ей меню.
- Пожалуй, я не откажусь от джелато кон бриош.
Я понимаю прямой намёк и машу официантке. «Мороженое в булочке? - переспрашивает та, - две порции?». Я, стыдясь своего дурного произношения, торопливо киваю головой.
Пока я разглядываю наряд незнакомки, та едва заметно улыбается. Она одета во что-то празднично-элегантное, но старомодное - родом из бабушкиного сундука. Кажется, теперь это называется винтаж. Бархатная юбка пыльного шафранового оттенка, блуза цвета слоновой кости с многочисленными рюшами на воротнике-жабо, и старинное ожерелье из камней, обрамлённых витым червленым серебром. В этом нет ни малейшего намёка на подиумность, шик или повседневность, ставшие привычными для нас.
П. многозначительно молчит. Вместе с ней молчу и я - у нас с ней одно уныние на двоих. В этот момент радостным выглядит только декабрь - но, кажется, здесь он всегда выглядит радостным. Официантка приносит заказ. Когда П., поднимает руку, чтобы принять свою порцию джелато, я вижу на её блузе рваную прореху - точно под мышкой. Она даже не пытается прикрыться, и с невозмутимым видом трогает ложечкой десерт.
Я рассматриваю кружева на её груди - кое-где они покрыты бурыми пятнами, которые так въелись в ткань, что не отстирать. У локтя красуется заплатка, а бархат местами потёрся - хорошо, что не до дыр. Я понимаю, что её одежда не глажена.
Она замечает это и равнодушно говорит:
- Утюг сломался, и денег нет, чтобы купить новый. Этот bastardo отбирает всё...
- Bastardo? - удивляюсь я, думая, что она имеет в виду непутёвого отпрыска. - Я и не знала, что у вас есть сын.
- Если бы! - П. демонстрирует жест, значение которого мне сложно определить; наверное, это досада.
Декабрь наклоняется к моему уху и шепчет:
- Это её сожитель. Пьёт из неё все соки. Посмотри, до чего довёл. Иногда даже поколачивает - но сейчас реже, силы уже не те.