С Ватанабэ мне поговорить не удалось: час назад его эвакуировали на Землю. Какой же я подонок. Что мне стоило вчера позвонить и поговорить по-человечески…
20. 59. 07. бв.
Пропустил день. Не могу забыть про Ватанабэ. А тут еще книга Энгельмайера. Дернуло же меня взяться за нее именно сейчас! Конечно, штука серьезная, но очень уж злая и горькая, а настроение мое и так оставляет желать лучшего. Если бы не работа, не знаю, что было бы.
Теперь я реже думаю о том, что я в сущности такое. Связавшись с «Сетью», я запросил сведения о том, сколько «космонавтов» живет сейчас на Земле. Две тысячи сорок один. За полгода погибло еще трое.
По материалам, собранным за два года, выяснилось, что последняя треть двадцатого века отмечена резким увеличением количества случаев врожденных заболеваний иммуногенной системы. Один за другим появлялись на свет дети, настолько же способные выжить в самой обычной окружающей среде, насколько голый способен существовать во льдах Антарктиды. Тогда стали одна за другой возникать лаборатории, институты, клиники, координируемые сейчас единым Иммунологическим центром. А дети рождались, умирали и снова рождались. Некоторых удавалось спасти ценой полной изоляции от мира; так выжил я и большинство моих сверстников. В свое время Лопухин установил, что мы жертвы генетических дефектов. Ди Милано связал эти нарушения с экологическим «пикадоном»[2] конца двадцатого — начала двадцать первого века. Гагуа ценой четвертьвекового труда добился умения стимулировать возникновение иммунитета, пока неустойчивого и краткого. Кононов и Партридж сейчас разрабатывают эмбриохирургические методы… Вот и все. А дети рождаются.
Мы далеко ушли от Спарты. Уровень цивилизации все чаще определяется способностью общества заботиться о каждом из его членов. Я не чувствую себя калекой- так было бы легче. Слишком рано утвердилось, что я не такой, как другие, и когда я понял, что здоров и беспомощен, страдать было бессмысленно. Помимо этого, я оказался одним из самых здоровых «космонавтов», поэтому я здесь, это меня спасло от многого и многое дало. А с Энгельмайером поговорим потом, тет-а-тет, в писатели я не гожусь.
20. 30. 00 бв.
Сегодня день без событий. Вместо Ватанабэ исполняющим обязанности главного астрофизика системы назначен Клоуз. Предлагали и мне, но я отказался наотрез. Не могу я сейчас.
Звонили родители, связь была неважная, но отразилось это главным образом на записи. Отец уже прилетел, и мне было видно, что он соскучился по маме, и напугался здорово, и старается держаться к ней поближе. Смех и слезы. Мы поговорили с ним не без удовольствия. Он сказал, что снял на Тянь-Шане отличный фильм, копию которого пришлет мне, что там есть еще на что посмотреть. Там почти восстановили поляны диких маков и акклиматизировали маралов, выращенных из соматических клеток. Они пытаются восстановить многое, в том числе весенние эфемериды, но тут время упущено: человечество не так давно перестало рвать дикие цветы. Как гляциолог, отец консультирует комплексную программу реконструкции экосистемы и ландшафта Тянь-Шаня и Памиро-Алая. У него был до смешного довольный вид, когда он сказал: «Работы там хватит на целые поколения, вот если бы ты…» — и тут же осекся. Я постарался ничего не заметить, но было здорово горько. Когда-то, еще на Земле, я услышал из-за невыключенного селектора, как он говорил маме, что отдал бы правую руку, сумей я выйти с ним рядом в горы…
Связался с Центром, попросил разрешения на выход. Дали, но при условии двойного контроля, на машинном приводе и под наблюдением Центра. Что было делать? Согласился. Выход разрешили на завтра, на 10. 40 бв. Пока все. Иду в медотсек на предварительный контроль.
20. 27. 50 бв.
Что-то зачастил в медотсек. Конечно, «Гигес» не то чтобы работает на износ, но раньше я включал его только на осмотры. А сегодня я занемог. Анекдот: простудился в открытом пространстве, не выходя из скафандра. Все было в порядке. Я подключил скафандр ко всем тросам и проводам, которыми машина корректирует мое движение и работу системы жизнеобеспечения. Получилась внушительная пуповина. Переключил все камеры на внешний обзор, запросил Машину о готовности и приказал открыть люк.
По трапу вышел наружу. Магнитные подошвы управлялись Машиной, их сегменты включались и выключались, обеспечивая нормальное передвижение. Немного перехватывало дыхание. Выбирая фал, дошел до места, где выходят стойки, и начал работать. Все шло нормально, и неудобство я почувствовал, лишь включив гайковерт. Через несколько секунд я понял в чем дело: кислород ко мне шел не со станции, а из скафандра, и система обогрева баллона забарахлила. Дышать пришлось почти ледяной смесью. Но так как оставались сущие пустяки, я решил рискнуть, включив до предела обогрев скафандра. Установил, вернулся, разделся, сообщил в Центр, отключился. Через час заболело горло. В моем положении это может обернуться большими неприятностями, вплоть до эвакуации со станции. Поэтому теперь исправно делаю все, что прописали «Гигес» и Машина. Собственно, это одно и то же, ведь все автоматы и механизмы станции регулируются Машиной. Я с трепетом жду грозного ответа из Центра. Чтобы отвлечься, читал Энгельмайера, но от него у меня, ясное дело, и повысилась температура. Почему он так обижен и обозлен, если утверждает, что он такой же, как все, и не нуждается ни в чем?