Инспектор вернулся в автомобиль, осторожно тронул машину и включил диктофон.
— Нет, — голос профессора приобрел оттенок обреченности, — сейчас нельзя юлить. Я работал. Дело в том, что произошел непредсказуемый случай. Взбунтовалась сама природа. Среди мальчиков второго поколения появились отклонения. Один ребенок больше чем нужно стал интересоваться математикой и экономикой. Вы видели его — это Джек. Наряду со всем «джентельменским» набором — здоровьем, спортивным сложением, готовностью выполнить любой приказ в нем проснулись способности совершенно другого плана. Он может быть крупным ученым, если, — Грациани стал говорить медленно, Барру казалось, что он видит задумчивое лицо незнакомого человека, — не почувствует вкус к преступлениям. Многие мои сыновья уже уверовали, что для них нет преград, поверили в свою исключительность. Может быть, это воспитание Линарда, а может, в этом виноват подобранный мной генетический набор?
Но у меня есть другой мальчик, — динамик стих, потом едва слышно прозвучало:
— Барр, неужели он мертв?! — даже магнитная лента смогла передать великое отчаяние старика. — Вы не представляете, каким нежным и внимательным человеком он был. Билли, — повторил Грациани, — Билли. Едва ему исполнился год, я заметил, что его больше всего занимают не игрушки, а зелень листвы, солнечные зайчики, люди. Вы знаете, он очень любил рассматривать человеческое лицо. В четыре года он тайком пробрался ко мне в лабораторию, она внизу, под фундаментом, и стал читать мне стихи. В четыре года!
«Папа, папа, — говорил он, — я не знаю, что со мной, я все время слышу в словах какую-то музыку. Он читал свои бесхитростные стихи, и я плакал от удивления и радости. С тех пор почти каждую ночь в течение десяти лет он пробирался ко мне в лабораторию или комнату, и мы упивались поэзией Шелли и Байрона, Пушкина и Пастернака, Шекспира и Бернса. Боже мой, сейчас я думаю, что надо было украсть его и спрятать где-нибудь подальше. Какой поэт погиб».
Барр ехал очень медленно, внимательно осматривая дорогу. Какое-то мгновенье он думал о том, что стоит остановиться у полицейского участка в горном поселке, потом решил пока не выдавать себя. Линард скорее всего не знает о бумагах и диктофоне. Его волнует только одно — почему инспектор полиции приезжал в его дом?
«А это значит, — размышлял Барр, что он установит наблюдение и не предпримет никаких шагов до полного выяснения обстоятельств дела, а пока можно быть спокойным».
В динамике был слышен старческий плач.
— Несколько лет назад они узнали о его способностях. Линард, а может быть, и не он, а они сами, стали просто издеваться над Билли. Они придумывали ему различные клички, рифмовали всякие гадости, изрисовали непристойностями его постель. И дрались. Вы можете себе представить, как они дрались. Только Билли был сильнее каждого из них в отдельности. Духовность давала ему недюжинные силы. Тогда они стали нападать на него группой. Мой мальчик отдыхал только ночью, когда приходил ко мне читать стихи. Особенно полюбившиеся строки он перепечатывал на квадратики моей бумаги, а утром, перед занятиями, уничтожал их. Если вы сможете что-то сделать против Линарда, то возьмите у меня под шкафчиком с надписью «яды» кассеты с записью его стихов. Опубликуйте их под именем Билли, — он помолчал, — Грациани. Это все-таки мой сын.
Видя, что конфликт не затихает, Линард приказал взять Билли на какое-то дело. Несколько дней назад я узнал, что это был террористический акт в Лихаре. Там было убито около семидесяти безоружных людей. Один из налетчиков тоже остался на площади. Когда программа новостей рассказала, что он был изрешечен из автомата так, что все пули легли в одно место — в сердце, я испугался. Билли славился своей меткостью. Он пришел ко мне ночью:
«Они допрашивали меня, — сказал он. — Линарда не волнует сама смерть, его интересуют причины того, почему я стрелял. Я сказал, что рассчитался за издевательства, но это не так».
И тут, я проклинаю себя, ведь можно было догадаться, что нас подслушивают, мой мальчик сказал правду!
«Я не мог стрелять в беззащитных людей, — сказал Билли, — а убил эту скотину из-за того, что он выцеливал детей».
Я замахал руками, хотел остановить его, но было уже поздно. Я понял, что этих слов Линард ему никогда не простит, они означали бунт, взрыв изнутри всей его идеи. Тогда, чтобы спасти ребенка, я написал на листочке:
— Нас подслушивают. Я хочу, чтобы ты жил. Ты станешь, уже стал, великим поэтом. Сейчас, же немедленно, тебе надо бежать отсюда. Вся территория виллы под наблюдением, а по дороге без машины далеко не уйдешь. Выход один- река, только нужен плот или, на худой конец, канистра.