Эрих встал перед ним, откашлялся и заговорил:
— Внимание! Внимание! Говорит Среднегерманская радиовещательная станция.
Затем он замолчал и вынул из кармана записную книжку. Пробормотав разок свои стихи себе под нос, он вытянул шею и снова заговорил в микрофон:
— Говорит школьная радиостудия «Счастливое будущее». Пионер Эрих Рауэ прочтет веселое стихотворение, которое он сам сочинил:
Но ему не удалось дочитать стихи до конца, — чей-то громкий голос спросил:
— Что ты тут делаешь?
Эрих испуганно поднял глаза. В дверях стоял его отец.
— Я… я репетирую, — запинаясь, ответил Эрих и незаметно сунул записную книжку в карман.
— А мы должны ждать тебя с завтраком целый час? Сию минуту отправляйся домой! Слышишь? И вообще, как ты сюда попал?
— Юрген оставил мне ключ, — ответил встревоженный Эрих. — Я должен положить его на полку в коридоре.
— Ах вот оно что! Господин директор запросто отдает ребятам свои ключи! А потом будет удивляться, если что-нибудь украдут. Черт знает что такое… Ну, выметайся отсюда! Тетка ждет тебя. Она еще задаст тебе на орехи!
— Но…
— Давай ключ; я сам положу его потом на полку. Я хочу спокойно рассмотреть все эти штуки, — сказал комендант и показал сыну на дверь. Эрих выскользнул из комнаты.
Директор Бруммерт в мастерской
Бруммерт, погруженный в раздумье, торопливо и размашисто шагал к трамвайной остановке, — это бывало с ним довольно часто. В трамвае кондукторше пришлось три раза обратиться к нему, пока он не вздрогнул растерянно и не отдал ей давно приготовленные деньги. Бруммерт улыбнулся, извиняясь, и кондукторша тоже ему улыбнулась. Он следил за тем, как она бойко шла по вагону и собирала плату за проезд. Потом Бруммерт стал смотреть в окно и заметил на Хауптштрассе новый жилой дом. Дальше появился еще один дом; по его свежей окраске видно было, что еще недавно он стоял в лесах. О, да, теперь каждый замечает, что создали многие тысячи рук, трудившиеся повсюду в разрушенном городе, убирая развалины и строя новые здания.
В один январский день 1945 года, когда уже был ясен исход войны, американские бомбардировщики опять налетели на город, который и так тяжело пострадал. Они явились с севера и словно разостлали вдоль Хауптштрассе, тянувшейся через весь город, с севера на юг, пятикилометровый ковер из взрывных и зажигательных бомб. Много жилых домов, церквей, общественных зданий, школ, больниц, музеев было разрушено в эту ночь, тысячи людей погибли, тысячи людей остались на всю жизнь калеками. Не тронули только настоящих виновников войны. Фашистский крайслайтер, высшее начальство штурмовиков, эсэсовцев, гитлеровской молодежи, директоры крупных оружейных заводов «случайно» не были в городе именно в эту ночь; они пировали в загородном замке, у владельца одного из дворянских поместий. Услыхав о налете, они вышли на террасу, спокойно всматриваясь в красное зарево, окружавшее на горизонте пылающий город. Франц Бруммерт потерял в ту ночь жену и обоих детей. Но об этом он узнал позднее, вернувшись из плена.
В то время весь город, особенно центральная его часть, представлял собой сплошную груду развалин: обвалившиеся крыши, взорванные стены, погнутые стальные конструкции, выжженные дыры окон или просто кучи обломков. Много, очень много людей сомневалось, удастся ли когда-нибудь убрать эти горы развалин и пепла, возникнут ли когда-нибудь на их месте новые дома со светлыми, удобными квартирами, зазвенит ли чей-нибудь веселый смех в этой мертвой тишине.
С тех пор прошло шесть лет. Сегодня даже те, кто сомневался больше всех, должны были признать, что люди, деятельно и уверенно принявшиеся тогда разбирать руины, оказались правы. С обломками произошло то же, что бывает со снегом в теплый весенний день. Здесь появилась лужица; там мелькнул кусочек земли, который медленно становится все больше и больше; глядишь, снега уже как не бывало. Еще лежат его почерневшие остатки под деревьями и большими камнями, куда не успевают так быстро проникнуть могучие солнечные лучи. Но темная поверхность земли меняет цвет. Один за другим выбиваются наружу стебли, распускается бутон за бутоном, — и вскоре зеленеет, цветет все вокруг, и о снеге забыто.