— Вот наш комендант! — сказал директор.
— Рауэ, — поклонившись, представился комендант и недоверчиво поглядел на комиссара.
— Бергман.
— Очень приятно, — ответил Рауэ и тут же поспешно добавил: — Скажу вам сразу одно: я ничего об этой истории не знаю и не хочу иметь к ней никакого отношения. Я с самого начала говорил, что все это к добру не приведет…
Бергман прервал его:
— Одну минутку, господин…
— Рауэ, Эгон Рауэ, — комендант вторично поклонился. — Я, конечно, не хочу навязываться, но должен вам…
Бергман поднял руку и спросил довольно резко:
— У вас есть еще ключ от радиоузла?
— Разумеется, есть, но до него никому не добраться; он у меня в надежном месте. Я не хочу упрекать господина директора в его поступке; вероятно, он дал ребятам свой ключ, не подумав. Но только незачем ему теперь удивляться краже; теперь он по крайней мере видит, что получается, когда слишком доверяешь детям. Старая песня: удобный случай рождает вора… Вы сами знаете, какова наша нынешняя молодежь — дерзкая, лживая, невнимательная… Это, конечно, последствия войны… Отцов не было, дома недоставало твердой руки. И к тому же еще послевоенное время — спекуляция, черная биржа, скудные нормы угля… Все это сказывается… Я мог бы рассказать вам такие вещи, — мне как коменданту иногда приходится…
Вначале Бергман терпеливо слушал его, но теперь снова остановил этот поток красноречия.
— Ваша квартира расположена как раз около школьных ворот?
— Ну да, только…
Бергман не спускал с него глаз.
— И вы в тот вечер ничего не слыхали?
— Нет, я сплю очень крепко. И кроме того, воры безусловно перелезли через стену позади дома…
— Там вокруг поле, там остались бы следы. Нет, эти типы, видимо, совершенно нахально вошли в ворота и из них же вышли. Вы запираете ворота каждый вечер?
— Ну конечно!
Но вдруг коменданту что-то пришло в голову.
— То есть…
— В тот вечер вы забыли это сделать.
Их взгляды встретились.
— Точно я не могу сказать… — нерешительно вымолвил Рауэ. — Ребята были тут под вечер и потом… — он запнулся, нервничая.
Бергман внезапно оторвался от окна и подошел вплотную к коменданту.
— Господин Рауэ! — комиссар вдруг заговорил добродушно и даже улыбнулся. — Вы, очевидно, что-то знаете?
Рауэ испуганно попятился.
— Я ничего не знаю! Право, ничего!
Улыбка исчезла с лица Бергмана. Его голос стал резким.
— Обдумайте как следует ваши слова; может быть, и мне кое-что известно!
Рауэ широко раскрыл глаза и уставился на комиссара, словно пытаясь проникнуть в тайный смысл этой туманной, опасной фразы.
— Я никак не причастен к тому, что произошло, поверьте. Но… — он бросил взгляд на директора, севшего тем временем за свой письменный стол и читавшего какие-то бумаги, — не могу ли я поговорить с вами наедине?
Бергман выразительно похлопал директора по плечу.
— Ну? — спросил он, когда дверь закрылась за Бруммертом.
Однако Рауэ довольно долго обдумывал ответ.
— Знаете что, господин комиссар, — осторожно сказал он, — это скверная история. Пока вор не найден, можно подозревать каждого, в большей или меньшей степени, и особенно того, кто занимает общественную должность, как я или господин директор. Вы сами понимаете, это вдвойне неприятно. Люди сразу же начнут поговаривать… Я имею в виду… — он запнулся.
— Что вы имеете в виду? — пришел ему на помощь Бергман.
— Да так, хочу кое-что предложить, чтобы рассеять подозрения: надо было бы сделать обыск у всех причастных лиц…
Бергман улыбнулся.
— Это мы сделаем, — там, где окажется нужным.
— Может быть, вы тут же и начнете — у меня и у директора? — живо сказал комендант. — Чтобы не было разговоров, — понимаете?
— Ну что ж, я могу, по дружбе, поглядеть вашу квартиру. Пойдемте-ка сразу к вам.
Металлическая дощечка
Уроки рисования учителя Пильца пользовались всеобщей любовью. Пильц был когда-то художником и до сих пор постоянно ходил по улице в коричневой велюровой шляпе, какие носят художники, и вдобавок с такими огромными полями, что люди оборачивались ему вслед. Он втайне подсмеивался над этим, потому что любил пошутить. Только подобная шляпа, утверждал он, может снискать ему некоторую известность, которой он не смог добиться своей живописью. Пильц был во многих отношениях загадкой. Школьники, случайно побывавшие в его квартире, восхищенно рассказывали о «необыкновенных, просто сногсшибательных» картинах, висевших там на всех стенах и несомненно написанных самим Пильцем.