— Вы д-должны об-бязательно рас-сказать нам все, все, — проговорил, заикаясь, восхищенный Петер.
— А это — это женщина из Тбилиси? — спросила Ханна, указывая на портрет красивой черноглазой женщины, изображенной в натуральную величину; на ее тяжелые темные волосы был наброшен пестрый платок.
В глазах учителя мелькнула на миг какая-то боль. Одна лишь Ханна заметила ее; внезапная мысль вынудила ее спросить, запинаясь: «Это ваша… жена?»
Пильц кивнул.
— Она… умерла? — робко спросила Ханна и прошептала: — Она такая красивая…
— А тут вы, господин Пильц, да? — воскликнула Ирма, стоявшая у противоположной стены. — У вас уже тогда была эта самая шляпа, которую вы теперь носите?
Пильц захлопал в ладоши.
— Ребята, чай остынет. Прошу к столу.
— Стола-то здесь нет, — сказала Ирма.
— Знаешь что, — сегодня, ради торжественного случая, мы возьмем самый большой стол. Тащите подушки и садитесь на ковер. Ирма принесет чашки, Ханна будет разливать чай, Петер — разносить печенье, а Хельмут…
— …б-будет усердно есть и п-пить! — смеясь, докончил Петер.
Чаепитие получилось очень веселым.
— Вы и теперь рисуете? — спросил Хельмут.
— Очень редко. Учитель и художник — вот две профессии, которые требуют человека целиком, если он хочет чего-либо достичь.
— Жаль! — сказала Ханна и снова взглянула на портрет красивой черноглазой женщины.
— Что ж, я могу повесить учителя на гвоздик и снова стать художником, если вы этого хотите.
— Нет, нет! — хором закричали ребята. И потребовали, чтобы Пильц им обо всем рассказал.
Когда в вазочке с печеньем уже не осталось ни крошки, Петер снова вспомнил то, о чем они совсем забыли и за чем они, собственно, пришли. Они поделились с учителем удачной идеей, которая пришла в голову Ханне, и Пильц ее одобрил. В то время как обе девочки мыли чашки, а мальчики выжидали с полотенцами в руках, когда можно будет вытирать посуду, они обсуждали вслух содержание заметки.
Ровно через час черновик был готов. Ханна еще раз прочла его, и после нескольких мелких поправок ребята единодушно объявили, что такой замечательной статьи в газете еще не было никогда. Хельмут переписал заметку начисто, и Ханне было поручено снести ее в редакцию «Голоса народа».
Но Ханна, всегда такая покладистая, отказалась.
— Это тоже должен сделать Хельмут, — заявила она. — Мы с Петером сейчас зайдем за Фрицем и пойдем к Хаане. Должна же Маргот стать, наконец, пионеркой. И Юрген придет туда; мы еще раз попробуем поговорить с господином Хаане.
Пильц прислушался.
— За каким Фрицем? — спросил он.
— Фрицем Фишером, — ответил Петер. — Он обязательно должен идти с нами. Он здо́рово умеет говорить!
— Только немножко тихоня, — добавила Ханна.
— Н-ну, ведь у него нет от-тца!
— А где Фриц живет? — спросил учитель.
— Да здесь, совсем рядышком с вами.
— Хм, — учитель задумался. — Знаете что? Идите к Хаане одни, не торопясь. А за Фрицем зайду я.
— В-вы тоже пойдете к Ха-ане? — Петер раскрыл глаза от изумления.
— Нет, не пойду. Но мне надо еще кое о чем поговорить с Фрицем…
Учитель нашел дощечку с фамилией Фишер на одной из дверей второго этажа большого углового дома. Пильц позвонил три раза, как было указано на дощечке, и через несколько секунд дверь открылась.
— Господин учитель? — удивленно спросил Фриц.
— Да, мой мальчик. Ведь мы не закончили нашего разговора, и я хотел бы продолжить его сегодня.
На лице Фрица появилось прежнее замкнутое выражение.
— Мне скоро надо уходить, — нерешительно сказал он.
— Я знаю, — к Хаане. Потому я и зашел за тобой. Мы немножко погуляем вместе и побеседуем.
— Сейчас я соберусь. Может быть, вы пока зайдете к нам в комнату? Только мама еще не вернулась с работы.
Госпожа Фишер с сыном занимали большую комнату, окна которой выходили на мрачный узкий двор. Кровать, кушетка, три больших шкафа, раздвижной стол со стульями и кресло в углу у окна составляли всю ее обстановку. Кроме того, у другого окна стоял маленький столик, — там было, видимо, излюбленное место Фрица. На столике лежали письменные принадлежности; над ним на самодельной полочке стоял ряд книг. «Робинзон», несколько сборников сказок, Марк Твен, «Оливер Твист» Диккенса, несколько томов Герштекера и Жюля Верна — эти книжки были в детстве и у Пильца. Но наряду с ними стояли новые книги: «Педагогическая поэма» Макаренко, Часы» Пантелеева, «Пенте вернулся» Отто Бернхарда Вендлера, «Васек Трубачев и его товарищи» Осеевой, Молодая гвардия» и другие. Когда Пильц увидел книгу Фадеева, ему вдруг стало совершенно ясно, что он должен сказать.