— Ну, если это не доказательство…
— Для меня это еще не доказательство. Ящик не был заперт; кто угодно мог залезть в него. — Бергман тоже встал. — Например, вы, господин Рауэ!
Рауэ отпрянул назад.
— Я? Какое я имею к этому отношение? Уж не подозреваете ли вы меня? Я буду жаловаться!
— Почему вы так волнуетесь? Я сказал: например.
Рауэ оттянул от шеи воротник, его лицо исказилось.
— Как же не волноваться? Это не шутки.
— Ну что вы! Шутки бывают иногда весьма интересными. — Бергман улыбнулся и подошел к Рауэ вплотную. — Можно сделать некоторые выводы, наблюдая, как твой собеседник реагирует на шутку. Вам меня не провести, господин Рауэ! Что произошло в тот вечер?
Суровый взгляд комиссара заставил Рауэ отвернуться.
— Я… я видел в тот вечер директора и еще одного чужого человека. Они тащили из школы большой чемодан, — быстро забормотал комендант. Он тяжело дышал; ему с трудом удалось взять себя в руки.
Бергман присвистнул.
— Почему вы мне сразу этого не сказали?
— Не рискнул. Здесь все знают, что директор терпеть меня не может и собирается меня уволить. Еще подумали бы, что я хочу накляузничать на него, из мести.
Бергман задумчиво ходил взад и вперед по комнате, опустив голову.
— Все это звучит очень убедительно, и тем не менее что-то мне тут кажется фальшивым.
— Господин комиссар! — вспылил Рауэ.
В эту минуту в дверях показался Эрих и в ужасе остановился, увидя комиссара. Но собеседники не заметили его.
— Нет, вы подумайте, как это все получается… — продолжал Бергман. — Директор обкрадывает своих собственных учеников. Ему известно, что здесь все его знают, и тем не менее он дважды проскальзывает украдкой в ворота, поздно вечером, ведет с собой кого-то чужого и вытаскивает с ним на улицу тяжелый чемодан; ведь аппаратура что-нибудь да весит. Он понимает, вдобавок, что его немедленно…
Но тут Рауэ прервал комиссара; он увидел сына. Эрих стоял в дверях, широко раскрыв глаза.
— Что тебе здесь надо? — накинулся на мальчика комендант.
— Я… мой завтрак… — пробормотал потрясенный Эрих.
— Завтрак лежит на шкафу в коридоре. Убирайся отсюда!
Эрих закрыл за собой дверь. Он постоял в коридоре — сердце у него учащенно билось, в висках стучало, — затем опрометью ринулся из дома и помчался через двор. Ребята уже толпились у входа в школу, торопясь в классы. Эрих пробирался между ними, ни на кого не глядя, расталкивая их. Мальчик совсем забыл о завтраке.
Тем временем Бергман продолжал:
— Он понимает, вдобавок, что его немедленно заподозрят и все-таки решается на это? Бросьте, господин Рауэ! Не верю я в вину директора!
— Вы мне не верите?
— Нет! — резко сказал Бергман. — Я скорее поверю…
Рауэ прервал его:
— И вы мне не поверите, даже если я приведу свидетеля?
— У вас есть свидетель?
— Да!
— Ах так? — поднял брови Бергман.
— Да, у меня есть свидетель! — воскликнул возбужденный Рауэ. — У меня в тот вечер случайно был один знакомый; он тоже видел их обоих. Мы еще говорили с ним на эту тему.
— Случайно? — спросил Бергман с легкой иронией.
— Можете не сомневаться в моих словах, господин комиссар.
Бергман закурил новую папиросу.
— Надо бы мне поглядеть на вашего знакомого. Где я могу его найти?
Рауэ посмотрел на часы:
— Все получается как нельзя более удачно — мы с ним сговорились, что сегодня он будет у меня. Он придет через полчаса. Вот вы сами и побеседуете с ним.
— Хорошо. Через полчаса я снова загляну к вам.
Два совещания
Перемена кончилась, но совещание еще продолжалось. На несколько минут ребята были предоставлены самим себе. Директор Бруммерт докладывал учителям о печальной истории с кражей и о результатах, достигнутых следствием. При этом он, по своей привычке, обвел взглядом всех собравшихся, одного за другим.
Краузе сидел наклонившись далеко вперед и что-то усердно записывал. У молодого учителя Рейтера в уголке рта гнездилась едва заметная усмешка; вся эта история его, видимо, забавляла. Рядом с ним сидела учительница Трауте Буссе; она глядела на директора зорко и внимательно. Он поспешил оторвать взгляд от ее серых глаз, хотя это было ему очень трудно. Пильц, сидя у дальнего конца стола, как всегда несколько в стороне от других, уставился в окно.
Директор умолк. Несколько секунд в комнате было тихо. Затем Краузе попросил слова.
— Мне бы хотелось еще раз выразить кое-какие мысли, которые этот… случай только подтверждает. Не делаем ли мы серьезной ошибки, придавая слишком большое… э-э… значение пионерскому движению? Не страдает ли от этого настоящая школьная работа? Простите! — сказал он, повысив голос, так как другие учителя собрались возражать. — Одно маленькое доказательство. За последнее время мне неоднократно приходилось сталкиваться с таким фактом: мои ученики, когда я диктую им домашнее задание, говорят мне: не задавайте нам, пожалуйста, уроков; сегодня у нас такой-то кружок. Или репетиция в драмкружке или сбор дружины. Один раз с этим можно посчитаться, но когда это переходит в систему, получается полное противоречие с основными стремлениями пионерской организации: двигать вперед учебу.