Разговорившись, Фриц оживился. Учителя это очень обрадовало.
— Мы ведь только начинаем, — ответил он, — нельзя сразу брать на себя так много. Понимаешь, Фриц, — написать такую сценку мы, предположим, написали бы, — предположим, повторяю! Но сумеем ли мы с нашими возможностями сразу так сыграть ее и так все изобразить, чтобы получилось, как в жизни? Вряд ли. А тогда наши слушатели будут недовольны, да и мы сами тоже, и у нас сразу пропадет вкус к этой работе. Лучше уж мы сначала ограничимся тем, что мы придумали, и постараемся, чтобы это тоже произвело хорошее впечатление. Если все пройдет благополучно, мы постепенно будем ставить перед собой все более и более серьезные задачи, — понятно?
Учитель искоса взглянул на мальчика, — Фриц задумчиво покачивал головой; он еще был не совсем убежден.
— Значит, тебя очень интересуют электростанции? — спросил Пильц.
— Нет, нет… — быстро ответил Фриц. Лицо его снова стало непроницаемым. Наступило довольно долгое молчание.
«Почему мальчик такой замкнутый? — спрашивал себя учитель. — И какую роль играют здесь электростанции? Я чувствую, что в них ключ к разгадке».
Очень осторожно он приступил к расспросам, потихоньку нащупывая пути к сердцу мальчика. Вначале Пильц наткнулся на сопротивление, Фриц уклонялся от ответов; но потом он, вероятно, понял, что учителем руководит не простое любопытство. Быть может, мальчик уже давно ожидал возможности высказаться откровенно, так как сопротивление внезапно сломилось и Фриц начал изливать душу.
Отец его был инженером и одним из владельцев большого строительного предприятия. Когда началась война, он был призван, в качестве офицера, в саперные войска. Он восстанавливал взорванные мосты, потом его послали на завоеванные территории вести сторожевое охранение промышленных предприятий. После этого он попал на Восток; началась война с Советским Союзом, которая вначале обещала быть лишь чудесной прогулкой в Москву; однако эта прогулка совершенно внезапно и непредвиденно закончилась весьма скверно. Хотя немецкие войска сопротивлялись еще некоторое время Советской Армии, но потом им пришлось снова отдавать захваченные земли, одну за другой, и в конце концов их отступление перешло в беспорядочное бегство. И все же, каким бы беспорядочным оно ни было, то, что на их пути еще можно было разрушить и уничтожить, уничтожалось. Инженер-полковник Фридрих Фишер также получил приказ полностью ликвидировать — как тогда выражались — знаменитую электростанцию с гигантской плотиной. Он это сделал, потому что был солдат и приучен повиноваться. Но он написал домой: «… сердце мое обливалось кровью. Сколько тысяч людей обдумывало это замечательное сооружение, планировало и строило его; сколько оно стоило сил, пота и стараний, трудовых дней и бессонных ночей, сколько мечтаний, желаний и надежд были заложены вместе с бетоном, — и я, именно я, который все это знает, должен был уничтожить работу многих тысяч людей. Мне кажется, что я палач…»
С тех пор что-то надорвалось в нем; инженер Фишер больше не был таким, как прежде, даже тогда, когда его отправили на родину с искалеченной ногой. Дом его был уже почти на линии фронта, потому что война преследовала бегущие немецкие войска по пятам, — она шла теперь в самой Германии. Вскоре Советская Армия стояла у ворот города. Тогда опять вспомнили об инженер-полковнике Фишере и отдали ему приказ взорвать мост через реку и большую электростанцию. Но он за это время много размышлял и отказался от задания. К нему немедленно приехали на машине эсэсовцы. Разговор с ними длился полчаса, потом офицеры уехали. Сильно встревоженная мать вздохнула с облегчением, когда отец, улыбаясь, вышел из своей комнаты целым и невредимым. Никто никогда не узнал, о чем шел разговор у него в кабинете; отец ни одним словом о нем не упомянул. Он тщательно подготовил все для эвакуации семьи, еще раз дал точные указания на всевозможные случаи и собственноручно запаковал чемодан с важными бумагами.
Он был ласков с детьми; они стали опять почти такими же веселыми, как в мирное время, и на минутку забыли о грозящей опасности. И вдруг в кабинете отца раздался выстрел. Когда семья вбежала туда, отец лежал у письменного стола, с револьвером в руке…