Царь Боспора выстроил целую систему полевых укреплений. Заняв территорию, ограниченную с флангов и тыла рекой Эрик разместил на внешнем периметре, протяженностью порядка тысячи шагов, три фронтальных редута по двести шагов в длину, пятьдесят в глубину и высотой вала в два человеческих роста. Получилось солидно, тем более, что в каждом располагалось по две укомплектованные площадки для пушек и три полные роты. На удалении ста шагов был отрыт еще один редут, только практически квадратный, со стороной в двести шагов. Он предназначался для обоза, резервной роты и размещения ставки, также, тут располагались оставшиеся четыре пушки. Само собой редуты окружал небольшой ров, глубиной в полкорпуса человека. 5 апреля 1218 года в поле перед редутами появился первый разъезд армии Ивана, а еще через два дня подошла и она вся. Запирать и пробовать брать царя измором они решили ненужным делом, так как тот своим поведением демонстрировал страх перед превосходящим войском благословенного Ивана Асеня, что божественным проведением привел огромную армию для разгрома этого нечестивца. И вот, с первыми лучами солнца 8 апреля войска болгарина стали строиться, а священники истошно причитать о благословлении их на ратный подвиг. Смешным было то, что мусульмане из Иконийского султаната совершенно не смущались православным благословлением, видно сочли, что лишним оно точно не будет. Через два часа такой свистопляски начался первый акт этого действа. План Эрика был прост как вареное яйцо – арбалетным и артиллерийским огнем отбить атаки противника, и вынудить его отступить. А дальше как получится. Планировать особенно при таком раскладе было сложно. Первыми пошли ополченцы из Бессарабии, которые должны были прикрыть подход на дистанцию обстрела лучников. Их задача была проста – максимально расстроить и измотать войско Эрика перед решающей атакой достаточно солидной тяжелой кавалерии. Царь не ожидал большой битвы, а потому на каждую пушку было по тридцать выстрелов картечью и по сто – ядрами. Так что медленно поползшую к редутам пехоту стали обстреливать ядрами сразу все десять пушек. Для того чтобы огонь был достаточно точным, все поле разметили небольшими красными камнями, которые отчетливо просматривались в мелкой и редкой траве, а также пристреляли, на что ушло около сотни ядер. Бить стали с отметки в тысячу двести шагов. Эффект получился, но не сказать чтобы сильно шокирующий. Дело в том, что с тринадцатого года пушки стали появляться в разных концах Средиземноморья, как христианского, так и исламского, поэтому их хоть и пугались, но реагировали относительно спокойно. Да и повреждений они ядрами наносили не сильно много. Пехота шла медленно, дабы не сломать строй, поэтому, пока она подобралась к редутам на 70 шагов и вражеские лучники смогли начать массированный обстрел, пушки смогли сделать по десятку выстрелов, суммарно убив или ранив сотни полторы человек. Эрик приказал на картечь пока не переходить, дескать нет ее, и ждать появления кавалерии, поэтому с дистанции в сто шагов заработали арбалеты, которые легко поражали на излете, незащищенные тела лучников и зазевавшихся ополченцев. Само собой много выстрелов уходило в пустоту, но эффективность стрелкового огня была превосходной. В общем, через два часа после начала боя войска противника стали медленно отступать, уходя с дистанции арбалетного обстрела. Через полчаса такого попятного движения Иван решил атаковать всеми силами – в направление западного прохода между бастионами двинулась тяжелая кавалерия, в направление восточного – легкая, подкрепленная венгерскими конными лучниками, а пехота, усиленная арбалетчиками возобновила общую фронтальную стрелковую баталию. Вот тут картечь и пригодилась – в момент прохождения тяжелой кавалерии сквозь порядки пехоты она замедлилась и поймала шесть выстрелов с дистанции от 50 до 300 метров этими прелестными металлическими брызгами. Получилось красиво – началась паника, так как огромное количество раненных лошадей стали сходить с ума. В течение последующих пяти минут редуты сделали еще по два картечных залпа, которые практически уничтожили всю колонну тяжелой кавалерии, а заодно и кучу пехотинцев в некоторой зоне от них. Ворвавшуюся в восточный проход легкую кавалерию встретили картечные залпы пушек четвертого редута и беглый арбалетный обстрел резервной роты. Особенно приятным эффектом стало то, что картечь сильно смешивала кавалерийские порядки, сбивая напор и скорость хода. В общем, через двадцать минут после начала общего штурма войска Ивана Асеня обратились в бегство, а он сам, будучи раненным в той атаке, что предприняла тяжелая кавалерия, с небольшой горсткой людей, бросив обоз рванул в Тырново, дабы запереться в крепости и добиваться переговоров. Видя безысходность ситуации, Ватац, с группой из семи десятков кавалеристов, среди которых просматривалось около двадцати катафрактов, покинул поле боя, намереваясь максимально быстро пересечь проливы. Он, будучи человеком, менее безрассудным, нежели Асеня, сам в бой не кинулся, а потому на нем не было ни царапинки. Зато выводы сделал очень правильные, так как являлся весьма умным человеком, и по достоинству оценил тактическое решение Эрика, жаль что постфактум. Остатки же армии в полном расстройстве отступали в лагерь, много людей было ранено, поэтому создавалось весьма феерическое впечатление от копошащегося поля. Самым жутким местами стали западный проход и площадка перед четвертым редутом – вся земля была залита кровью, забросана ошметками мяса, кожи и одежды, а густо, очень густо, в собственной крови, испражнениях и кишках лежали тела раненных или убитых людей вперемешку с лошадьми. Еще живые пытались барахтаться, пытаясь выбраться из этого месива, но аккуратные выстрелы из арбалетов прерывали жизни наиболее ретивых. Спустя двадцать минут после того, как враг обратился в бегство, Эрик оставил на редутах четыре роты, а сам, во главе остальных, шести рот, верхом отправился преследовать и добивать противника.