— Ты размазня, — толкнув плечом Александра, сказал Толян. — Еще с нами хочешь идти. Идет мировая революция. Не то что птичек, нужно убить всех буржуев, от мала до велика.
— И малых? — удивился Александр. Но поняв, что спорить не стоит, предложил: — Я попаду с десяти метров в зеленую муху. Вот в нее и ты стреляй.
Бросили жребий. Александр удивился, что в этот раз выбросил решку. Орел выпал Толяну. «В компании красных ушло везенье», — подумал он.
— А ты чего левой кидаешь? — спросил Толян.
— Да левша я, стреляй в муху.
Толян выстрелил и промахнулся. Солдаты тоже с азартом взялись стрелять на меткость. Но попасть не могли.
— Мне бы беляка к стенке поставить, а муха слишком маленькая мишень, — сказал с досадой Толян и предложил: — Ну давай, теперь ты попади в муху.
Александр бросил нож. Все пошли смотреть.
— Конец мухе, погибла от рук неизвестного, — сказал с восхищением взводный. — Точно, циркач.
— Слушай, я тебя научу стрелять, а ты меня этому, — предложил Толян.
Александр оглядел с ног до головы маленького неряшливого красноармейца, ему не хотелось его обучать. Он сказал:
— Ты ловкий, сам научишься. А мне стрелять нельзя. Я старовер. Нельзя убивать даже муху. А я убил.
— А зачем к нам пришел тогда? — удивился Толян.
— Да есть захотел. И завидую я вам. Вы такие смелые, а я никак свой страх побороть не могу, — сочинял Александр.
— Оставайся. Это только первый раз страшно убивать. Вроде как совесть мучает. А ты эту совесть, как муху, ножом. А дальше гладко пойдет. Дело нужное, народное — богатеев убивать. Все ихнее заберем или порушим и свое построим.
— А разрушать–то зачем? — удивился Александр.
— Ну ладно, — согласился Толян. — Можно просто отобрать. Пойдем поедим. А потом я за тебя попрошу командира полка. Мне здесь одному скучно.
После ужина они улеглись на траве, и Толян стал хвалиться своими подвигами. Потом он отошел к красноармейцам и быстро вернулся.
— Вот фляжку спирта стащил. Мне не дают, говорят, мал еще. А воевать не мал. Я уже год воюю. На, выпей.
— Да ты что? Мне нельзя. Я же сказал, что старовер, — отвел Александр руку Толяна в сторону.
— Ну, а я выпью, — Толян хлебнул несколько раз из фляжки и закашлялся. — Крепкий, неразбавленный, — оправдывался он. Все больше пьянея, Толян говорил: — Вот будем вместе уничтожать богатых до конца, пока их в мире не останется. В партию большевиков вступим… Я тебе расскажу про них, про Ленина… — Толян сделал еще несколько глотков. Александр удивился глупой и жестокой идеологии и сказал:
— Воевать на поле боя за свои убеждения — святое дело. Но убеждения должны быть разумными. Всегда будет кто–то богаче, а кто–то беднее.
Толян насторожился:
— Что–то чудное ты говоришь. Да ты кто? Нутром чую, ты белая сволочь.
— Да нет же! Циркач я, циркач. Ты хотел рассказать, как первый раз убил. Это было в бою?
— Нет, не в бою, — помолчав, ответил Толян и начал свой рассказ:
— Я в уезде жил. Трое нас было: мать, отец и я. Учиться я не хотел. Ну читать–писать научился, зачем еще? Четыре класса церковно–приходской школы я все же закончил. Отец заставлял, бил меня. А тут холера. Мать умерла. Туда врач приехал на жительство, еврей. У них дочка, моя ровесница, и с ними чужой мальчишка, как мы с Лорой. Девчонку так звали… Мальчишка — сирота. Родители тоже были евреи, знакомые того врача. Ладно. Доктор вылечил меня, отца и других. В общем, холера миновала. Отец через некоторое время женился на подруге матери. У той муж на войне погиб. Своих детей у нее не было. Вот она все ко мне лезла: «Толенька, Толенька!». А я терпеть не могу этого. Заматерился на нее. Отец меня ремнем. Тут она вскорости рожает. Снова этот врач приходит, роды принимать. Платы не берет, а просит отца, чтобы тот дров ему на зиму наколол. Отец меня послал. Рублю я себе медленно дрова, тогда уже не хотел работать на буржуев…
— Но врач тоже работал, — вставил Александр.
— Тоже, — ухмыльнулся Толян. — Ребенок сам родился, ему время пришло. Ох и противный ребенок… девчонка, сестрица. Все приходили, сю–сю–сю с ней. А я бы ее выволок и выбросил. Ненавижу крик, пеленки…
— Ты чего же, ревновал?
— Чего? Я и слова такого не знаю. Спать мешала. — Толян еще хлебнул спирта. — Колю я дрова, а эти двое, Лора и парень, друг на друга так смотрят, как будто меня и нет. Будто я дерево или птица, курица какая. Шашни крутят, как взрослые. А всего–то нам всем по пятнадцать лет было. А я что, хуже? У него нос еврейский такой, с горбинкой, как у тебя, только поболе. У тебя вроде ничего рожа. Ну, и я тоже хоть куда. Почему он? И такая эта Лора нарядная ходит на речку. Ждет его там всякий раз. Вместе не ходили, чтобы врач с женой ничего не поняли. Я ненавидел эту парочку. Обувь у них хорошая была, а я всегда босиком ходил. У меня и сейчас сапоги дырявые. Но ничего, когда кончим с буржуями, в лучших сапогах ходить буду.