Марек Краевский
Эринии
Эринии[1] были олицетворением угрызений совести, (…) которые (…) могли убить человека (…). Такой человек или сойдет с ума (…), или, как Орест, обернет голову тканью, не будет есть и не будет пить, пока не умрет от голода, и такое происходит даже тогда, когда никто не знает его вины.
Пролог
Вроцлав, 2008
Последний, одиннадцатый удар часов на ратуше медленно затихал в волнах горячего воздуха. Жара достигала тридцати пяти градусов. Цветочница на Сольной площади подняла кверху резиновый шланг и зажала пальцем его отверстие, отчего вода начала разбрызгиваться тонкими струйками. Ее малолетняя дочка в одних трусиках радостно вскочила под прохладный душ.
Под пластиковыми маркизами кафе «Ла Скала», которые едва не плавились от солнца, температура была еще выше. Официантка Патриция Вуйцяк вытирала потные ладони о фартук и наблюдала за ребенком, который охлаждался под импровизированным душем. Ей казалось, что заостренный монумент посреди площади покачивается в водяном облачке, которое образовывалось вокруг шланга.
Патриция все бы отдала, если бы могла отойти от дверей кафе, где она стояла, чтобы отгонять от клиентов надоедливых попрошаек. Отдала бы все, чтобы стянуть с себя костюм официантки и кинуться под водяные струи. Стремилась смыть с себя запахи дискотеки, которые не уничтожил утренний душ, почувствовать капли на уставших от танца икрах, бедрах и на грудях, которые вчера так страстно мяли и ласкали. Взглянула на блестящие алюминиевые столики и остро ощутила всю нелепость своего дообеденного бездействия. У «Ла Скала» в эту пору не нужен был ни охранник, ни официант. За столиками не было ни одного клиента, а нищие попрятались от жары в своих норах.
Пятидесятилетняя женщина, зашедшая в летний дворик кофейни, напомнила Патриции Вуйцяк про ее непосредственные обязанности. Посетительница села и начала нервно копаться в сумочке. Вытащила из нее сигареты и маленькую серебристую зажигалку. Патриция с заученной улыбкой застыла у столика. Клиентка смерила ее взглядом и высоким, пронзительным голосом заказала капуччино и газированную минералку, заметив при этом, что вода не должна стоить бог весть сколько и ни за одну дрянную «Перье» она и злотого не заплатит. Патриция отошла от столика, мысленно обругав эту хамку. «Ты, старая кляча, — думала она, — таракан засушенный, на каком базаре ты купила свои дешевые посеребренные браслетики и китайские босоножки? Думаешь, что очень обольстительна в своей куцей юбочке и застиранной растянутой блузке? И какой мужик позарится на твои увядшие сиськи? Ой, бабка, ошибаешься, темные очки не скроют мешков под твоими глазами. Если бы ты вчера так не набралась, то и выглядела бы лучше!»
Через несколько минут она поставила перед посетительницей кофе и минералку. Руки женщины дрожали, когда та прикуривала сигарету от зажигалки. Она даже не думала поблагодарить за принесенные напитки. Рассеянно смотрела в сторону перехода возле университетской библиотеки, откуда должен был придти мужчина, с которым она согласилась нынче встретиться. Глубоко затянувшись, сообразила, что ее решение было слишком поспешным. Она бы с радостью забыла об этом человеке.
Мужчина появился через пару минут, но с противоположной стороны, от паба «Джон Булл». Рука женщины дрогнула, только он стал возле нее, пышная пенка капуччино выплеснулась из чашечки на столик. Мужчина коснулся ее ладони и приветливо улыбнулся.
Женщина сжала губы и отдернула руку, словно ее обожгли. Столик угрожающе качнулся.
Патриция подошла к посетителю, и прежде чем тот открыл рот, чтобы сделать нетипичный заказ (тройной апельсиновый фреш с соусом табаско), официантке хватило одного взгляда, чтобы безошибочно оценить этого человека. Это был прекрасно ухоженный мужчина под семьдесят. На гладкой коже лица и шеи, которая часто подвергалась косметическим процедурам, были немногочисленные коричневые пятна. От него приятно пахло дорогим одеколоном, Патриция догадалась, что это «Joop» или «Hugo Boss». Одно запястье украшал браслет, второе — большие, дорогие часы. Обе вещи были серебристого цвета, но их блеск быстро убедил Патрицию, что драгоценности сделаны из белого золота. Мужчина снял льняную фуражку и вытер пот с лысины. Его спутница дрожала, несмотря на жару, пристально вглядывалась в лицо собеседника, жадно затягиваясь тонкой сигаретой.
«О черт, неужели все нынче с бодуна», — подумала официантка, поставив перед посетителем большой бокал с мутным соком.
1
Эри́нии (от др. — греч. Ἐρινύες «гневные») — в древнегреческой мифологии богини мести и ненависти. В римской мифологии им соответствуют фурии. По сказанию, дочери Кроноса. Их рождение приписывают первому совершившемуся преступлению: когда Кронос ранил своего отца Урана, капли его крови, падая, породили фурий. У позднейших поэтов (как, видимо, и здесь) эриний три: Тисифона (Тизифона), мстящая за убийство, Алекто, непрощающая, и Мегера, завистница. Афиняне Эринии преследуют за тяжёлые проступки, ввергая преступников в безумие. —