— В следующий раз увидимся разве что на твоих похоронах, — просияла женщина. — Приду посмотреть, как тебя одели для гроба. Подходит ли галстук к пиджаку. А этот раз — предпоследний. Даже если будешь умолять.
— Остальное оставьте себе. — Мужчина улыбнулся Патриции, сверкнув снежно-белыми зубами.
— А теперь говори, куда мы едем? — Женщина спрятала сигареты в сумку.
— Ты что-то говорила о похоронах? Я всегда восхищался твоей интуицией. Мы едем на кладбище. Ты и я.
— Не поеду я ни на какое кладбище.
— Я прошу тебя, чтобы ты помогла мне избавиться от алкоголизма.
— Никуда я не поеду, — повторила она упрямо, стискивая рукой сумку.
— Услуга за услугу. — Он хитро усмехнулся. — Ты поедешь со мной, а я тебе расскажу историю, по которой ты сможешь написать книгу или снять по ней фильм. Это будет классная вещь, и тебе больше не придется придумывать разные глупости!
— Продолжай. Я еще не согласилась. — В глазах женщины появилось нечто похожее на любопытство.
— Помнишь, несколько лет назад я снял такой документальный цикл о людях, которые через много лет узнали, кем они являются на самом деле?
— Припоминаю, — неохотно ответила она. — Шеф даже велел мне написать рецензию, но я отказалась.
— Я снимаю продолжение цикла… Расскажу тебе о герое первого фильма… Ты можешь быть его режиссером!
— Но должен рассказать больше, чтобы я действительно заинтересовалась. — Женщина демонстративно снова вытащила из сумки зажигалку и сигареты.
— Тебе приходилось слышать про такую историю, что случилась в середине шестидесятых, когда в одном из вроцлавских подвалов отыскали тайник, а в ней кости человека?
— Нет, не слышала такого.
— Представь только, рядом с трупом нашли около трех тысяч фотографий.
— Каких?
— На каждом фото был изображен мальчик одного-двух лет. Понимаешь, возле тела были тысячи одинаковых фотографий! Одного и того же ребенка!
Женщина молчала. Не мигая вглядывалась в мужчину и нервно стучала по столешнице красными, кое-где обгрызенными, ногтями.
— Говори дальше! — Любопытство победило.
— Случай был очень таинственный. — Мужчина улыбнулся. — Никто не знал о существовании этого тайника, даже милиция. Неизвестно, кто туда заходил, и конечно, невыясненным оставалось, кем был покойник. Ключом к разгадке была фотография ребенка. Ее увеличили и разместили в газетах, даже показали по телевидению. Никого не опознали.
— Ну, так и что?
— Но я уже знаю, кем было это дитя. Так что, поедешь со мной? Услуга за услугу?
— Ладно, Анджей, поехали. — Женщина впервые назвала его по имени.
Снова спрятала в сумку зажигалку и сигареты, приподнялась и кивнула. Через мгновение под раскаленным полотняным козырьком никого не было.
Патриция спрятала двадцать злотых в бумажник и с облегчением зашла в помещение. Анжелика, ее приятельница, стоявшая за стойкой бара, присматривалась к паре, которая как раз удалялась.
— Знаешь, тот чувак, кажется, с телевидения, — задумчиво сказала Анжелика. — Где-то я его видела…
— Продюсер какой-то, что ли, — ответила Патриция. — Говорил о съемках документальных фильмов, на нем был бейджик с надписью «Эра Новые Горизонты». Некий Анджей. Не посмотрела на фамилию.
— Пати, ну ты даешь! Не запомнила фамилию?! — Брови Анжелики взлетели кверху и почти скрылись под неровной, модно подстриженной челкой. — А ты бы не хотела попасть на телевидение? Ты, такая классная девчонка! А во время этого фестиваля там куча мужиков, желающих помочь. И совсем не обязательно с ними сразу спать! Знаешь, мне Анка рассказывала, эта, знаешь, из «Дайтоны»…
Патриция, улыбаясь, заглянула в большие наивные глаза подруги, толстенькой, вечно одетой в какие-то причудливые рюшечки. Анжелика всегда была щедра на комплименты.
— Слушай, — ответила она с нажимом, и улыбка на ее лице погасла. — Я тут случайно услышала, о чем этот чувак рассказывал. И знаешь, что я тебе скажу? Таких сукиных сынов, как этот, надо обходить десятой дорогой.
Вроцлав, 1949
После завтрака в тюрьме на Клечковской царил ужасный смрад, который распространялся даже на близлежащие улицы. Именно в это время узники выплескивали ведра с нечистотами. Жители окрестных домов не ругались и не затыкали носов. Эти несокрушимые люди из польских окраин, недавно прибывшие во Вроцлав и поселившиеся в покинутых немцами домах, привыкли к подобным неудобствам.