– В чем дело? – спросил он.
– По-моему, вы слишком педантичны, – ответил я. – Во рту у каждой жертвы запонка, на каждой запонке монограмма с одними и теми же инициалами – Пи Ай Джей. В этом и заключается сходство между ними. Сходство, а не различие. Не все ли равно, ближе к какому зубу помещается в том или ином рту та или иная запонка?
– Совсем не все равно. Губы и вход в гортань – это не одно и то же место, нет-нет. – Пуаро подошел ко мне и встал прямо напротив. – Кэтчпул, пожалуйста, запомните то, что я вам сейчас скажу. Когда три убийства почти идентичны, любое отличие меж ними, даже самое малейшее, уже имеет значение.
Неужели я должен запоминать эту мудрость даже в том случае, если я с ней не согласен? Но Пуаро не о чем было беспокоиться. Я помнил все, что он говорил в моем присутствии, и чем больше бесили меня его слова, тем крепче они застревали в моей памяти.
– Во рту у каждой жертвы было найдено по запонке, – с упорством обреченного повторил я. – С меня хватит и этого.
– Понимаю, – отвечал Пуаро с грустью. – Этого хватит и вам, и той сотне людей на улице, которой вы все собираетесь задавать вопросы, и вашим боссам в Скотленд-Ярде. Но Пуаро этого мало!
Пришлось мне напомнить себе о том, что речь идет всего лишь об определении понятий различия и сходства, а не о моей персоне.
– А как насчет окна, открытого там, где остальные окна закрыты? – спросил он. – Это различие заслуживает вашего внимания?
– Маловероятно, – отозвался я. – Ричард Негус мог распахнуть это окно сам. У убийцы могло и не быть причин, чтобы закрыть его. Вы ведь сами не раз повторяли, Пуаро, что мы, англичане, и лютой зимой держим окна открытыми, считая, что это закаляет характер.
– Mon ami, – терпеливо продолжал Пуаро. – Подумайте: ведь не сами же эти люди выпили отраву, выскочили из кресел и ровненько вытянулись на полу, руки по швам, ладони вниз, ноги к дверям. Это невозможно. Почему никто из них не бродил неверными шагами по комнате? Почему никто не упал по другую сторону от кресла? Убийца сам положил тела так, чтобы они оказались на равном расстоянии от кресла и маленького столика. Eh bien[22], если для него так важно, чтобы все три сцены убийства выглядели абсолютно одинаково, то почему же он не закрыл окно, открытое, возможно, самим мистером Негусом, – почему он не позаботился о том, чтобы и с этой точки зрения все три убийства выглядели абсолютно идентично?
Пришлось подумать и об этом. Пуаро был прав: все тела были расположены так не случайно. Убийца наверняка хотел, чтобы они выглядели одинаково.
«Прибирание усопших…»
– Полагаю, все зависит от того, где мы хотим видеть раму картины преступления, – поспешно заявил я, сопротивляясь попыткам памяти завлечь меня в самую темную комнату моего детства. – То есть расширим ли мы ее до окна или сделаем у́же.
– Раму?
– Да. Не настоящую, конечно, умозрительную. Возможно, сцена преступления для нашего убийцы не выходила за пределы вот этого квадрата. – Я обошел лежавшее на полу тело Ричарда Негуса, срезая углы на поворотах. – Видите? Я только что очертил вокруг Негуса небольшую рамку, а окно осталось за ее пределами.
Пуаро улыбался, пытаясь спрятать улыбку за усами.
– Умозрительная рама вокруг места убийства. Да, понимаю. Где начало сцены убийства и где ее конец? Вот в чем вопрос. Может ли она быть меньше комнаты, в которой произошло убийство? Занимательная задачка для философов.
– Спасибо.
– Pas du tout[23]. Кэтчпул, не могли бы вы рассказать мне, что произошло здесь, в отеле «Блоксхэм», вчера вечером? Мотив давайте пока оставим в стороне. Расскажите мне, что, по-вашему, делал преступник. Каков был его первый шаг, каков второй и так далее.
– Даже не представляю.
– А вы попытайтесь представить, Кэтчпул.
– Ну… Наверное, он пришел в отель, с запонками в кармане, и прошел по всем трем комнатам по очереди. Возможно, он начал с того же места, что и мы, – с комнаты Иды Грэнсбери на четвертом этаже, постепенно спускаясь все ниже, чтобы как можно скорее покинуть отель, едва разделавшись с Харриет Сиппель в 121-м номере, на втором. Тогда всего один этаж будет отделять его от свободы.
– И что же он делает в каждой из трех комнат?
Я вздохнул.
– Вы же знаете ответ. Совершает убийство и выкладывает мертвое тело по струнке. Засовывает запонку в рот. Затем закрывает за собой дверь, запирает ее на ключ и уходит.
– И в каждую комнату его впускают без малейших возражений? В каждой комнате его уже ждет жертва с весьма кстати пришедшимся напитком, в который так удобно положить яд, – притом еще напитки принесли во все три комнаты ровно в четверть восьмого? И что же, убийца стоит рядом с жертвой, наблюдая, как он или она пьет? А потом еще задерживается на некоторое время, чтобы дождаться, когда жертва умрет? С одной из них, Идой Грэнсбери, преступник даже ужинает, и она заказывает ему чай. И что же, меньше чем за час, с четверти восьмого до десяти минут девятого, он успевает пройти по трем комнатам, отравить трех человек, разложить на полу их тела и сунуть каждому в рот по запонке? Это не кажется мне вероятным, друг мой. Напротив, даже совсем невероятным.