Шаги Бланта, который вошел в гостиную, звучали, как всегда, мягко и вместе с тем четко. Он – среднего роста, плотного телосложения. Лицо у него медно-красное и удивительно непроницаемое. Выражение серых глаз такое, словно он наблюдает нечто происходящее за тысячи километров отсюда. Говорит он мало, отрывисто и неохотно.
– Здравствуйте, Шеппард, – сказал он и, встав у камина, устремил свой взор поверх наших голов в Тимбукту, где, видимо, происходило нечто весьма интересное.
– Майор, – сказала Флора, – объясните мне, что означают эти африканские штучки. Вы, наверное, знаете.
Говорят, Гектор Блант – женоненавистник, однако к Флоре он подошел весьма поспешно. Они наклонились над витриной.
Я испугался, что миссис Экройд опять заведет речь о приданом, и поспешил пересказать содержание статьи о душистом горошке во вчерашней «Дейли мейл». Миссис Экройд плохо разбирается в садоводстве, но она из тех женщин, которые никогда не говорят «не знаю», и мы смогли поддерживать разговор до появления Экройда и его секретаря. И тут Паркер доложил, что обед подан.
За столом я сидел между миссис Экройд и Флорой. Другим соседом миссис Экройд был Блант, дальше сидел Джеффри Реймонд.
Проходил обед невесело. Экройд был явно озабочен и почти ничего не ел. Блант, как обычно, молчал, только Реймонд, я и миссис Экройд пытались вести беседу.
Как только обед подошел к концу, Экройд взял меня под руку и повел к себе в кабинет.
– Сейчас подадут кофе, – сказал он, – и нас больше не будут тревожить, я предупредил Реймонда, чтобы нам не мешали.
Я внимательно, хотя и украдкой, поглядел на него. Он, несомненно, был сильно взволнован. Нетерпеливо расхаживал по кабинету, а когда Паркер внес кофе, сел в кресло перед камином.
Этот кабинет очень уютен: книжные шкафы по стенам, большие кожаные кресла, письменный стол у окна с аккуратными стопками бумаг, круглый столик с журналами и газетами.
– У меня опять боли после еды, – заметил Экройд, беря чашку. – Дайте-ка мне еще ваших таблеток.
Мне показалось, что он хочет, чтобы наш разговор сочли медицинским, и я ответил ему в тон:
– Я так и полагал, а потому захватил их с собой.
– Весьма признателен. Так давайте их!
– Они у меля в чемоданчике в холле. Сейчас схожу за ними.
Но Экройд остановил меня.
– Не затрудняйтесь. Паркер принесет ваш чемоданчик. Будьте так добры, Паркер!
Когда дворецкий вышел, я хотел было снова заговорить, но Экройд поднял руку:
– Погодите, разве вы не видите, в каком я состоянии?
Это я видел. И был встревожен, словно что-то предчувствуя. Помолчав, Экройд сказал:
– Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно?
Удивляясь, я встал и подошел к окну. Тяжелые бархатные занавеси были спущены, но верхняя рама поднята.
Паркер вернулся с чемоданчиком, пока я был у окна.
– Готово, – сказал я, выходя из-за занавесок.
– Вы задвинули шпингалеты?
– Конечно. Но что с вами, Экройд?
Дверь уже закрылась за Паркером, не то бы я промолчал.
– Я в ужасном состоянии, – ответил он после минутного молчания. – Бросьте эти чертовы таблетки! Я о них заговорил только для Паркера. Слуги так дьявольски любопытны. Сядьте здесь. Но прежде посмотрите, закрыта ли дверь?
– Да. Нас никто не может услышать. Успокойтесь же.
– Шеппард, никто не знает, что я перенес за последние сутки. Все рушится вокруг меня. Это дело с Ральфом – последняя капля. Но об этом мы пока говорить не будем. О другом... о другом!.. Я не знаю, что делать, а решать надо быстро.
– Да что случилось?
Экройд молчал. Казалось, ему трудно было начать. Но когда он заговорил, его слова были для меня полной неожиданностью – меньше всего я ждал этого вопроса.
– Шеппард, вы лечили Эшли Феррарса?
– Да.
– Вы не подозревали... вам не приходило в голову... что... что его отравили?
Я помолчал, но потом решился: Роджер Экройд – не Каролина.
– Признаюсь вам, – сказал я, – тогда я ничего не подозревал, но потом... пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я не могу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет.
– Его отравили, – сказал Экройд глухо.