— И как вы поступили? — спросил Мейсон.
— Я ухватился обеими руками за это предложение, — сказал Этна. — Я ответил, что мы принимаем его.
— Разумно, — одобрил Мейсон. — Я думаю, что Хардвик скорее всего говорил вам правду и это было действительно их окончательное решение.
— Я тоже так прикинул. Ведь с точки зрения закона здесь действительно еще долго нужно разбираться. Возникает множество вопросов — о его искренности, отсутствии или наличии злого умысла, о том, является ли это добросовестным заблуждением, и много еще чего.
— Да, но как вы сами мне сказали прошлой ночью, раскрыв передо мной все карты, — возразил Мейсон, — когда мультимиллионер, купающийся в деньгах и имеющий возможность удовлетворить любую свою прихоть, опускается до того, чтобы лично преследовать женщину, зарабатывающую свой хлеб трудом и пытающуюся найти хоть какое-то место… Ну, вы же сами знаете, как на это посмотрят присяжные.
— Я, конечно, знаю, а главное, что и Хардвик знает. Я полагаю, что мог бы добиться большей компенсации по приговору Суда, но они вполне могли подать апелляцию, дело передали бы в новый Суд и… в конце концов, нас удовлетворили двадцать тысяч долларов. Верно, Джозефина?
Миссис Кемптон улыбнулась своей терпеливой усталой улыбкой, но смотрела она при этом на Мейсона, а не на своего адвоката.
— Вполне, вполне удовлетворили, — согласилась она.
— Я полагаю, вам нужно знать, — сказал Этна, — что я выставил Джозефине счет на пять тысяч долларов, а пятнадцать остались ей.
— Отлично, — одобрил Мейсон.
— И из этих пятнадцати тысяч некоторую сумму я хочу выплатить вам, — сказала миссис Кемптон. — По-моему, я просто должна это сделать. Если бы не вы, мистер Мейсон…
Мейсон покачал головой.
— Но вы ведь много работали, занимаясь этим делом. Вы копались в дневниках, и благодаря вашей догадке…
— Нет, нет, садитесь, пожалуйста, — сказал ей Мейсон. — Давайте-ка сразу перейдем на неофициальный и дружеский тон. Мне не нужно ни цента ни от кого из вас. Я рад, что вам удалось заключить выгодное соглашение. Я полагаю, что это заслуга вашего юриста. Я согласен с мистером Этной, что хотя вы и могли рассчитывать на большее по вердикту присяжных, но если уж вы привлекли бы Эддикса к суду, он сражался бы до последнего — вплоть до самых высших судебных инстанций. В конце концов, он больше всего боялся оказаться высмеянным в прессе — как богач, не дающий зарабатывать на жизнь простой женщине.
— Я тоже так подумал, — сказал Этна.
— А теперь, — продолжал Мейсон, — и вы можете кое-что сделать для меня, миссис Кемптон.
— Все, что угодно.
— Мне нужно узнать все, что только возможно, об Элен Кэдмас.
— Ну, в общем, она была немного… я не знаю, как это выразить словами…
— Ничего, рассказывайте, как сумеете. Если я правильно понял, она была немного странной?
— В ее жизни была какая-то страшная сердечная драма, я в этом уверена.
— Вы долго работали с ней вместе?
— По-моему, около двух лет.
— И вас уволили довольно скоро после того, как она исчезла?
— Через два дня.
— Было ли ваше увольнение хоть каким-то образом связано с Элен Кздмас или ее исчезновением?
Миссис Кемптон покачала головой:
— Он выгнал меня за воровство.
— Постарайтесь хорошенько вспомнить, — сказал Мейсон, — давайте-ка попробуем пояснить этот вопрос. В конце концов, было ли случайным стечением обстоятельств то, что…
— Нет, — сказала она, — мистер Эддикс был просто ужасно потрясен тем, что произошло с Элен. Мне кажется, он был влюблен в нее. И еще мне кажется, что…
— Подождите-ка, — перебил ее Мейсон, — вы сказали, он был влюблен в Элен. Вы полагаете, между ними что-то было?
— Ну… я не знаю. У них были в первую очередь отношения хозяина и служащей, а уж потом дружеские отношения. Но я не думаю… Бенджамин Эддикс не такой человек, чтобы откровенно проявлять свои эмоции.
— Что ж, тогда давайте сначала поговорим об Элен.
— Элен была очень красива и знала это. Она очень, очень гордилась своей фигурой. Она любила фотографироваться и любоваться на себя в зеркало. Уж я-то знаю. В ее комнате было зеркало в полный рост, и несколько раз я замечала, что она… ну, в общем, она гордилась своей фигурой.
— А что вы там сказали насчет зеркала? — переспросил Мейсон.
— Она довольно часто стояла перед ним и любовалась собой.
— А вы откуда знаете?
— Ну, мне доводилось иногда открывать дверь и входить в ее комнату, и я заставала ее перед ним.
— Вы хотите сказать, что она любила наряжаться и любовалась в зеркале собой и своими туалетами?
— Вся ее одежда была размером не больше почтовой марки, — улыбнулась миссис Кемптон.
— Она была обнаженной? — спросил Мейсон.
— Нет, не обнаженной. Но эти ее купальники… Ей нравилось взять два или три квадратика ткани и так их закрепить на себе, что они превращались в миленький купальник. Конечно, не особенно-то в нем станешь купаться, да и носить долго не сможешь.
— А на яхте она их надевала?
— Иногда.
— И при посторонних?