Теперь три первых зонда исчезли.
Они летели на расстоянии двух часов друг от друга; последний зонд прервал свою передачу за двадцать минут до появления Ганзорига. Следующая тройка подлетит к месту исчезновения только через двое суток.
Он волновался, и это было приятное волнение. Две недели с ними ничего не происходило; их передачи были однообразны и темны. Он сел и включил запись с первого пропавшего зонда.
За две минуты до исчезновения горизонт начал светлеть. Свет был тусклым, рассеиваясь густым туманом, но когда зонд обработал изображение, перед Ганзоригом начало разгораться оранжевое зарево. Оно стремительно росло, образуя столб, который поднимался так высоко и так прямо, что Ганзориг понял — там кривизна пространства меняется, и диаметр их замкнутой трубы становится гораздо больше, если не исчезает вообще.
А потом сигнал пропал.
Он просмотрел две другие записи, увидев то же самое. Никаких причин для исчезновения Ганзориг не заметил — все сигналы резко прекращались. Последние секунды он смотрел в замедленном режиме, надеясь что-нибудь разглядеть, хотя сам не знал, что ищет, и в конце концов позвонил близнецам.
Снаружи каждый день холодало; несмотря на корабельную защиту, холод начал проникать внутрь. Прогнозы предвещали минус пятьдесят к моменту выхода в пространство Соседей, тяжёлых, как маленькие нейтронные звёзды. Большую часть времени Кан проводил снаружи, но теперь постоянный холод начал пробирать даже его, жившего бок о бок с пхугами, чья магия понижала окружающую температуру на десятки градусов.
Фаннар молчал, но не уходил и не засыпал. Кан не пытался с ним заговаривать — вампир не хотел общаться. Сидя на контейнере посреди тумана, он ждал, ждал, ждал. До места, где стоял «Эрлик», было пятнадцать дней пути. Это казалось много и мало одновременно. Пока что ему было чем себя занять.
— Это «Эрлик», — сказал Франц, протягивая ему планшет. — Планы. Выучи их так, чтобы ориентироваться на корабле, как у себя дома. От нижних трюмов до палубных надстроек. Все помещения.
— А что в них? — спросил Кан, разглядывая схему.
— Позже поговорим и об этом. У нас мало времени. С другой стороны, его достаточно, чтобы составить план действий.
— Там ещё трёхмерные карты и схемы проводок, — сказал Джулиус. Кан кивнул.
— Они не могли что-нибудь перепланировать?
— Исключено. И нет нужды, даже если они настолько посходили с ума.
— Возможно, так и есть, — сказал Ганзориг. — Вы не думаете, что если они оказались в центре аномалии так внезапно, это повлияло на их душевное самочувствие? Обычные аномалии часто калечат людей.
Франц решил отмолчаться, но Кан не мог не воспользоваться моментом.
— Может, вы нам расскажете, что там произошло на самом деле? — спросил он. — Раз уж мы с адмиралом отвечаем за безопасность и силовые решения проблем. Мы сидим здесь, планируем подход к «Эрлику», но я пока не очень понимаю свою задачу.
— Всему своё время, — ответил Франц. — Не торопи события. Мы начнём с планов, а потом перейдём к деталям.
— К команде, — многозначительно поправил Джулиус. — Или к тому, что от неё осталось.
Через двое суток после пропажи первой тройки зондов исчезла вторая. Но прежде, чем пропасть, она передала на «Грифон» сообщение. Прослушав его, Кан решил — хотя делиться своим мнением с братьями и Ганзоригом не стал, — что вряд ли встретит на «Эрлике» кого-то в здравом уме. Тем проще, думал он. По плану, когда «Грифон» уйдёт в петлю, он отправится на корабль. Эти километры придётся преодолевать в облике гепарда, хотя даже тогда его могли обнаружить. Однако иного выбора не было. С «Эрлика» пришло недвусмысленное предупреждение: «Кто бы вы ни были, проваливайте. Не приближайтесь. В десяти милях от корабля мы откроем огонь». Голос был равнодушным, словно произносил не угрозу, а зачитывал перечень инвентаря. Кан не слышал в нём ничего человеческого. И нечеловеческого, если на то пошло.
Проведя половину жизни под землёй, в многокилометровых тоннелях пхугов, он без труда выучил простые планы «Эрлика», уединившись на палубе, где его никто не тревожил. Он прочёл все схемы, просмотрел трёхмерные модели, пустые помещения, но не обнаружил ничего интересного. «Эрлик» был большим научно-исследовательским судном водоизмещением шесть тысяч тонн, ста двадцати метров в длину и шестнадцати в ширину, с устройством для спуска глубоководных аппаратов, лебёдками и небольшой параболической антенной. Он не заметил в планировке ничего необычного, хотя электросети и кабели образовывали более интересную картину.
Возможно, там опасались — и справедливо, — что любой корабль, который к ним идёт, неизбежно протаранит «Эрлик». Поэтому «Грифон» уйдёт в петлю, а что в это время будет делать он?
— Тебе придётся очень быстро бежать, — сказал ему Франц, — иначе ты застрянешь. Мы не сможем послать с тобой зонд, чтобы он задавал нужную скорость — они собьют его и заметят тебя.
— Насчёт скорости не беспокойтесь, — ответил Кан. — Двадцать километров я как-нибудь пробегу. Лучше объясните, как меня выдержит вода.
— Это не вода. Это жидкость, которая по своим свойствам похожа на неньютоновскую на Земле. Стоять на ней ты не сможешь — начнёшь погружаться и увязнешь. Но по ней можно бежать. Однако, если пространство вблизи «Эрлика» расширяется быстрее, тебе и нам придётся несладко. Мы не можем двигаться с ускорением, потому что тогда начнёт расти сопротивление. Надежда только на Саар. И на то, что пространство расширяется равномерно.
Он не сказал, что за надежды они возлагают на Кана, а тот не настаивал. В конце концов им придётся всё объяснить.
Вечером он вернулся, оставил планшет в своей каюте и пришёл к Саар.
— Ты слышала сообщение? — спросил он, желая узнать, что она обо всём этом думает.
— Слышала, — ответила Саар. — Две недели пути — это мало. Будет тяжело. Я никогда не работала в таких масштабах. Ну а ты? Ты полдня просидел с близнецами и Ганзоригом.
— Братья не слишком разговорчивы, но это дело поправимое. Они расскажут.
Он смотрел на неё, восхищаясь. Она выполняла его просьбу и каждый раз ожидала в новом облике. Это было чудо — одна женщина со многими лицами.
— Ты ходишь на лекции Сверра?
— В основном ради Томы, чтобы она не сидела без дела и не болталась с этим недорослем. Да и я кое-что узнаю, авось пригодится.
— Ты переместишь «Грифон». Это потрясающе. Ничего подобного люди ещё…
Он замолчал.
— Люди много чего делали, о чём ты не знаешь. Я не единственный маг с таким даром и не самый… — Она подумала и, не найдя подходящего слова, закончила:
— Я просто жила в своё удовольствие.
— Ты сражалась за независимость.
— Совсем недолго, всего пять или шесть лет. И не очень удачно. Если бы не Легион, в конце концов мне пришлось бы бежать в Монголию.
— Я там родился, — сказал Кан. — В Дахуре.
— Ты не монгол, — с сомнением произнесла Саар.
— Нет, мои родители китайцы. Я жил в Дахуре до семи лет. Не самое приятное время. Правда, мне подарили кота, — он усмехнулся. — А потом отец увёз меня в Шотландию, и я остался жить там.
— Ты говорил, что тебя воспитывали не родители, — осторожно сказала Саар.
— Меня воспитывал Мастер, мой учитель. Никакого другого образования у меня нет, ни школ, ни университетов.
— В моё время только так и обучались. Все эти новомодные школы — у нас их не было. Они и сейчас не очень в чести.
Кан молчал, вспоминая Мастера. Его смерть ощущалась им так же полно, как и его жизнь.
— Ты говорила, что я ничего не чувствую… — начал он.
— Кан, я…
— Нет, я понимаю, почему ты это сказала. Но ты не права. Я чувствовал. Я мог сделать для него всё. Абсолютно. Всё, что он скажет. И с радостью, Саар. Когда он о чём-то меня просил, это было для меня счастьем. Если бы он сказал — отрежь себе руку, вырви глаза, убей себя, — я бы сделал это без колебаний. — Он посмотрел на неё, прочтя на лице в обрамлении тёмных волос тревогу и страх, и отвернулся. — Год назад он умер.