— Кроме тебя там был кто-то ещё? — спросил Джулиус.
— Все, — ответил Вальтер. — Там были все. Как точки на кривой.
Братья сделали паузу.
— Каково наше положение в этом многомерном пространстве? — спросил Франц.
— Наше положение, — Вальтер вновь начал смеяться, — фиговое. Мы в полном дерьме. Но не переживай, если мы здесь умрём, остальные наши части будут жить ещё долго, пока вновь не встретятся и не объединятся.
Он откинулся на стену и закрыл глаза. Близнецы помедлили несколько секунд, потом распорядились:
— Подержи его здесь ещё пару дней. Это слияние сказалось на нём не лучшим образом.
Они въехали в портал. Спустя секунду он замерцал и исчез.
Ганзориг отвёл Вальтера за пластиковую перегородку и оставил на кушетке, где ещё недавно лежала Тома. Переводчик немедленно уснул. Адмирал вернулся к Еве и остановился рядом.
— Я знаю, вы устали, — сказал он. — Хотите, я пришлю вам Кана, на случай, если Вальтер опять решит распускать руки?
— Чтобы он окончательно их оторвал? — Ева улыбнулась. — Если вы вдруг не заметили, Кан очень агрессивен и при этом лишён моральных ограничений. Большую часть времени он держит себя в известных рамках, но его мотивы почти невозможно понять, а действия — предсказать. Когда он решит сотворить очередное насилие, не знает, наверное, даже он сам.
Ганзориг подумал, не сообщить ли Еве про симбиоз с пхугом, но решил, что если этого не сделали братья, ему тоже стоит промолчать.
— Кан — человек не самый мирный, — согласился он, — но свои поступки он совершает не без цели и мотивов не скрывает. С ним действительно надо держать себя начеку, однако на «Эрлике» я бы не хотел другого помощника. Да и в компании братьев Морган я чувствую себя не менее напряжённо, чем с ним… а то и более.
— Пожалуй, отчасти вы правы, — ответила Ева. — И всё же не присылайте его. Он и так натворил тут дел. — Она помолчала. — Значит, он рассказал вам, почему напал на Тому?
— Он сделал это, потому что ненавидит чувствовать себя марионеткой. По его мнению, Тома — манипулятор и управляет событиями так, как хочется ей.
Ева помолчала, сравнивая информацию Саар со словами Ганзорига.
— Если так, почему он её не убил? Это было бы в его стиле.
— Он её не убьёт, — ответил адмирал. — Насколько я понял, он пытается доказать, что она не может им управлять, даже если заранее знает его шаги. И даже если она выбрала для себя какую-то одну реальность из тех, что видела в трансе, он волен эту реальность изменить.
— То есть сделать что-то, чего она не видела ни в одном из вариантов?
— Да. И если такое вообще возможно, он это сделает.
Когда врач не ответила, Ганзориг продолжил:
— Ева, я хотел поговорить с вами о другом. Братья сказали, вы собираетесь провести нас через камеру восстановления. Они дали понять, что за эти месяцы мы здорово изменились. Вы не поделитесь со мной деталями, потому что я ни в ком из нас ничего не замечаю.
— И не заметите, — ответила Ева. — Садитесь.
Ганзориг сел за стол рядом с ней. Ева закрыла все программы, нашла папку с информацией о членах экипажа, открыла нужный файл, и на экране появилось краткое досье Ганзорига: годы и места службы, должности, специализации. В левом углу была фотография.
— У военных снимки обновляются раз в год? — спросила она.
— Да, но этот старше. Я был в отпуске.
— Смотрите. — Она увеличила снимок, но Ганзориг знал его и не видел отличий от себя сегодняшнего. На фотографиях он всегда выходил хорошо. Здесь он смотрел прямо, уверенно, и в его представлении выглядел именно так, как должно выглядеть адмиралу.
Из ящика стола Ева достала небольшое зеркало и вручила Ганзоригу. Несколько секунд он смотрел то в зеркало, то на свою фотографию, и, наконец, сказал:
— Не понимаю. Что я должен увидеть?
— В том-то и дело, что так вы не заметите отличий. Здесь наш мозг работает особым образом — он воссоздаёт наше представление об окружающей среде и нас самих на основе того, как мы привыкли себя видеть до входа в аномалию. Но на самом деле — если это «самое дело» вообще есть, — всё здесь совсем не такое, каким выглядит. Это обман восприятия.
Она взяла зеркало из рук Ганзорига и поднесла к экрану компьютера, повернув так, чтобы адмирал мог сравнить фотографию со своим отражением рядом с ней.
— А теперь смотрите внимательно, — сказала она. — Примерно через минуту вы начнёте замечать разницу. И честное слово, я не знаю, что вы там увидите.
22
Он никак не мог совпасть с самим собой. В нём продолжали жить воспоминания о частях, с которыми ненадолго объединилось его сознание, следы мучительной свободы от плотной материи, ощущение собственной протяжённости, такой огромной, что преодолеть её могли только многие поколения людей. Он снова сидел в медотсеке, теперь другого корабля, и даже не пытался вернуть себе прежнюю целостность. Всё вокруг утратило старые смыслы и обрело новые, непонятные. Человеческие поступки и происходящее с ним несли значения, которые он больше не мог разгадать.
Через два дня Ева отпустила Вальтера, и он неохотно покинул медотсек. Братья пытались вытянуть из него как можно больше информации, но никакие стимуляторы не смогли заставить его объяснить то, что он пережил и продолжал переживать. Он и в самом деле был похож на калейдоскоп, который ненадолго собрался в гармоничную структуру, а потом рассыпался на отдельные разноцветные стёкла, и его единство, его рисунок, остались только в нечётких воспоминаниях и смутных ощущениях. Вальтер сидел в каюте, тосковал, не зная, сможет ли теперь жить в таком разобранном состоянии, но в конце концов мир его одолел, а простая физиология вернула к привычной реальности.
Оказавшись на своём корабле, Ганзориг собирался быстро миновать палубу с лабораториями, где трудились физики, и уединиться в каюте, не желая никого видеть, однако прямо перед своей дверью обнаружил спящего гепарда. Зверь лежал на боку, растянувшись во всю свою немалую длину; кончик его хвоста подрагивал, лапы слегка шевелились, как у кота, который видит сон. Ганзориг остановился. Он подумал, что Кан, пожалуй, обрадуется новой загадке. Рано или поздно им всё равно придётся об этом говорить, так почему не сейчас?
— Подъём, помощник, — негромко произнёс Ганзориг. Гепард поднял голову, зевнул, лениво сел, потом потянулся и прочертил когтями по полу глубокие борозды.
— А вот это лишнее, — недовольно заметил адмирал и вошёл в каюту. Кан последовал за ним.
Рассказ Вальтера его заметно разочаровал, а интерес к Соседям ослаб после увлечения туманом. Но открытие Евы и правда привело Кана в восторг.
— Это потрясающе, — сказал он, когда Ганзориг объяснил, что происходит с их восприятием в аномалии.
— Это жутко, — попытался осадить его адмирал. — После того, как капитан Ормонд себя увидел, он почти не выходит из каюты.
— Я завтра же пойду к Еве! — воскликнул Кан. — Но вы ведь не собираетесь запираться?
— Нет. Всё равно меня никто таким не видит.
— Интересно, этот эффект распространяется на вещи? — пустился рассуждать Кан. — Что если «Грифон» выглядит теперь, как «Летучий Голландец» — разодранные паруса, гнилые доски, мёртвые чайки на палубе, пробоины в трюме, экипаж мертвецов… Если есть фотографии корабля до входа в аномалию, было бы здорово их сравнить.
Такой энтузиазм слегка поднял настроение адмирала, хотя перед глазами всё ещё стояло его отражение, которое он надеялся как можно скорее забыть.