Всё это был эксперимент, и никто не мог с уверенностью сказать, как он пройдёт и чем закончится.
— Некоторые думают, — говорили ей братья, — что маги пространства работают с гравитацией. Но даже если речь идёт о Земле, с этим можно спорить. А здесь нет массивных тел, которые могли бы создавать гравитационные колодцы. Мы внутри математической модели. По сути, вы работаете с топологией многомерного пространства, поэтому совершенно неважно, что за предмет в нём находится — большой корабль или маленький зонд.
— Представьте, что вы набираете шприцем каплю жидкости, — объясняли они. — Капля — это аномалия. Игла — «Эрлик». Поршень — наш резонатор, а цилиндр — одна из веток фрактала.
В один из дней они показали ей две модели раскрытой над «Эрликом» улитки. В первой модели длинная спираль заканчивалась расплывчатым пятном, символизировавшим сингулярность. На другом спираль не заканчивалась никогда, образуя новые витки при каждом новом приближении к исчезающему концу.
— Может быть и так, и так, — говорил Франц. — Но это не должно нас волновать — конечный результат в любом случае один и тот же. Кроме того, мы не сунемся в основную улитку, она слишком большая. Нас интересуют ветви. Так мы сможем замкнуть её и не попасться внутрь.
Увеличение одного участка показало Саар, что большая спираль разбивается на аналогичные спирали, чьи выходы, подобные тому, у которого находился «Эрлик», она ощущала во время экспериментов с зондами. Внутренние пространства этих спиралей также уходили в бесконечность или оканчивались сингулярностями чёрных дыр.
— Думаете, такая спираль отходит от каждой чёрной дыры нашей вселенной? — спросил Сверр. — Тогда их должно быть конечное число.
— Это возможно, — согласился Франц. — Но место, в котором мы находимся, может относиться не только к нашей области вселенной. В других тоже могут образовываться чёрные дыры. Если областей бесконечное множество, чёрных дыр тоже бесконечное множество. Хокан, не забивайте себе этим голову. Мы создали иллюстрацию некоторых математических моделей, непротиворечивых и согласующихся с наблюдениями. Но это только модели, а информации у нас мало. Отнеситесь к этому как к допущению. Ничего другого у нас нет. Это место иллюзорно. Мы не воспринимаем то, что здесь происходит — попросту не можем. Мы даже себя не видим такими, какие мы есть. Когда «Грифон» пересёк горизонт аномалии, наше восприятие застыло во времени. То, что мы можем создавать модели окружающей среды, вселяет осторожный оптимизм — здешние законы до определённой степени познаваемы, и вероятность успеха не исключена.
В конце недели они подошли к заключительной части консультаций.
— По нашим расчётам, после запуска резонатора у нас будет около шести суток, прежде чем «Грифон» врежется в гору. Это не должно стать проблемой — мы перейдём на «Эрлик» раньше, — но об этом следует помнить, — говорил Франц. — Прежде, чем запустить резонатор, вы, — он посмотрел на Саар, — изолируете корабль в трёхмерном пространстве, оставив коридор в дополнительных измерениях. Он соединит аномалию с резонатором и одним из выходов основной улитки.
Саар попыталась представить подобную схему.
— Как, в таком случае, «Эрлик» попадёт на Землю? — спросила она. — Разве он не останется в изолированном пузыре под улиткой?
— В определённом смысле мы и так на Земле, — ответил Франц. — И никогда её не покидали.
— А как же «Вселенная — шар»? А трёхмерная поверхность и многомерная внутренность? Все эти ваши фракталы, чёрные дыры и прочая заумная хрень? — разозлилась Саар. — Где мы на самом деле? Вы же ни черта не можете сказать! Только «может быть» и «в определённом смысле»!
Близнецы смотрели на неё, и в эти секунды она видела только их: никакого Сверра, Юхана и Мики — только двуглавое чудовище на своём троне.
— Вы думаете, Вселенная познаваема? — спросил Франц. — Думаете, что можете понять её, если изобретёте для всех явлений умные названия? Правда в том, что мы — слепцы, бродящие вокруг слона, но у некоторых из нас чуть больше воображения. Мы всегда говорили: вы и все остальные вольны выбирать любое объяснение, отвечающее вашей интуиции, религии и опыту. Это не влияет на происходящее, пока вы не начнёте взаимодействовать со средой. А тогда вы поймёте, что есть определённые законы, которые совершенно необязательно согласуются с вашими интуициями. Когда вы, госпожа Саар, работали с пространством перехода, какая разница, что вы о нём думали? Вам нужно было разобраться в законах, и вы это сделали. Вселенная как шар — удобная модель для иллюстрации поверхности и глубины, трёхмерного пространства как одной из граней многомерной природы Мироздания. Из нашей вселенной мы действительно исчезли, нас невозможно там найти, но всё же мы до сих пор и в ней тоже, поскольку находимся в многомерной Вселенной, частным случаем которой является наш мир. Здесь нас удерживает топология многомерного пространства, его деформация и прорыв в наш мир. Когда мы уберём аномалию, деформация исчезнет, и мы окажемся на поверхности. «Эрлик» появится посреди Индийского океана на глазах у изумлённой публики, которая к тому времени уже наверняка соберётся: когда аномалия начнёт уменьшаться, для наблюдателей это будет означать, что мы достигли цели.
— Напоминаю, — добавил Джулиус, когда все поднялись. — Вы не можете обсуждать на «Эрлике» то, о чём мы здесь говорим.
— Они всё равно узнают, — сказал Юхан. — Лично я сомневаюсь, что Кан с ними справится, когда они начнут выходить.
— Когда они начнут выходить, — ответил Джулиус, — на «Эрлике» будем мы.
Близнецы вызвали их на «Грифон», и Кан предложил Ганзоригу рассказать эпизод с дверью от своего имени, если адмиралу так неприятно связывать себя с подобным поведением. Но Ганзориг отказался. Помимо лжи, которую он ненавидел, ему казалось, что братья не поверят Кану. Близнецы выслушали его так, словно Ганзориг подтвердил их собственные мысли. Впрочем, тот заметил, что у них почти всегда такой вид.
— Этой информации нет в сети, — сказал Франц после того, как Ганзориг закончил. — Катастрофа на Эрлике случилась, когда диаметр коридора между камертонами достиг семидесяти трёх сантиметров… округляя до больших величин. Произошёл всплеск энергии, мгновенный выброс, подъём температуры до трёх тысяч кельвинов, и такое же быстрое остывание. В распределении температуры была необычная асимметрия.
На экране появилось изображение. Ганзориг увидел трёхмерную модель зала с резонатором, контуры труб и камертонов, пульт управления и схематичные изображения людей. Температурные вариации напоминали метеорологическую карту: синий — холодные области, жёлтый и оранжевый — тёплые. К его удивлению, в помещении с резонатором было холодно.
Модель неторопливо вращалась вокруг своей оси, и теперь Ганзориг наблюдал, как разворачивалась во времени эта катастрофа. В одно мгновение центральная область зала стала алой; пространство вокруг неё — тёмно-оранжевым, однако ближе к стенам температура пока оставалась неизменной.
Братья остановили фильм.
— Итак, — сказал Франц. — Центр, где находятся камертоны и коридор, стал очень горячим. Трубы потекли бы, как вода, если бы выброс не занял одну миллисекунду. Температура у стен не изменилась, туда волна ещё не дошла. Смотрим дальше.
Зал продолжил вращение. Центр стремительно остывал. Волна высокой энергии, словно оболочка взорвавшейся звезды, расходилась по комнате, достигнув стен и пульта управления.
— А теперь — внимание. — Франц указал на экран.
И Ганзориг увидел.
Центр вновь начал нагреваться. На этот раз между камертонами возникла неровная амебоподобная область высокой температуры, не такая горячая, как первая, но всё же болезненно красного цвета, и, меняя свои границы, хаотично задвигалась между трубами, остывая, но так и не дойдя до уровня температуры зала, где к тому времени горели приборы и люди.
Экран погас. Близнецы развернулись к зрителям. Джулиус посмотрел на Мику.