Барон фон Штосс осторожно подбирает слова:
– Вартек… посчитал… его безнадёжным. Он… не сможет… помочь.
– Но что-то ведь можно сделать? Может быть, Антар…
– Боюсь, что… – маг отрицательно качает головой. – Дорогая, не мучь себя. Подумай о ребёнке, – муж нежно прижимает Камиллу к себе. – Да, и о Вартеке… разве он не должен был сегодня осмотреть тебя?
– Да, ты прав, – вздыхает баронесса. – Он меня уже ждёт.
– Иди, любимая, не волнуйся. Я побуду здесь.
Нежный поцелуй, неохотно разрываемые объятия… как же это тяжело – расстаться. Даже на пару часов.
Звуки лёгких женских шагов давно уже затихли, когда веки стихийного мага, так и не защитившего диссертацию, дрогнули и приоткрылись.
– Ты ей не сказал, – едва внятно прохрипел он.
Ламберт с непроницаемым лицом влил в рот больного клюквенный морс. Салем судорожно сглотнул. Закашлялся.
– Не сказал.
– Рисуешься благородством? – губы умирающего с трудом сложились в кривую усмешку.
– Нет, – спокойно отозвался его бывший научный руководитель. – Не хочу, чтобы моя жена винила себя за то, что сделал мой недобросовестный ученик. Ей и так слишком много пришлось пережить.
– Ненавижу… тебя, – с трудом выдавил из себя Салем.
– Знаю, – меланхолично отозвался собеседник. – По ауре видно. Даже сквозь бред.
– Будь ты… на моём месте, злодеем оказался бы ты. А я стоял бы тут весь в белом.
– Сомневаюсь, – холодно произнёс барон фон Штосс. – Я слишком сильно люблю её, чтобы сделать несчастной.
– Я тоже её люблю, – красные собаки снова начали мелькать перед глазами, голос декана стихийников звучал всё тише… – Со мной она тоже могла быть счастлива.
– Нет, – твёрдо сказал недавний посетитель Сумеречного предела. – Настоящая любовь всегда бывает взаимной.
Умирающий зашёлся хриплым не то смехом, не то кашлем. Ламберт подождал, пока он затихнет, а потом вдруг спросил:
– Почему ты не ампутировал воспоминания? Вартек, возможно, и отказался бы сделать это для тебя… но он ведь не единственный врач.
Воспалённые глаза зло уставились на собеседника.
– А сколько мне пришлось бы ампутировать? Всё, связанное с Камиллой? Или с тобой? Два года? Пять? Десять? И ломать потом голову, почему все отворачиваются от меня? Почему Леам-беат-Шаас отказался рассматривать диссертацию? Каждый день выставлять себя идиотом?
Эта короткая эмоциональная речь отняла у больного слишком много сил. Салем устало опустил веки. В ушах снова раздались раскаты грома…
Довольно долго барон фон Штосс раздумывал над полученным ответом. Потом вздохнул и совершенно нейтральным тоном произнёс:
– Что ж, возможно, ты и прав…
Услышав удаляющиеся шаги, умирающий сделал над собой титаническое усилие и снова разлепил губы.
– Будь ты проклят, – произнёс он едва слышно, но Ламберт остановился, так и не достигнув двери. Обернулся.
– Благодаря тебе я – некромант, восставший из мёртвых, – сказал маг без тени ненависти. – Я уже проклят. Прощай, Салем. Спи с миром.
Вместо ответа из горла стихийника вырвалось только глухое рычание. Должно быть, какой-то из красных собак…
Сумеречный Предел, Вечность
Северин Эрлинг находился в замке Чёрного Дракона. Вернее сказать, в отражении оного замка, распространявшемся на Мир Мёртвых. И поскольку Милослав отличался консерватизмом, была эта проекция точной копией оригинала. Чего нельзя было сказать об отражении в зеркале, напротив которого лорд-вампир стоял по правую руку от бога смерти. Вместо этих двоих в серебристой глубине сидели в кресле мужчина и женщина. На самом деле в кресле сидел барон фон Штосс. Жена уютно устроилась у него на коленях.
– Он выглядит таким счастливым, – задумчиво произнёс сильнейший маг семи миров.
– Он в самом деле счастлив, – пожал плечами бывший чернокнижник.
Некоторое время оба наблюдателя молча прислушивались к нежному щебету супругов.
– А почему резерв такой маленький? – спросил вдруг Северин. – Эйзенхиэль был потомственным магом, очень сильным.
– Пусть скажет спасибо, что вообще что-то осталось, – сухо отозвался бог смерти. – Думаешь, легко было перекроить ауру из антитентуры под здешние условия? Не говоря уж о том, чтобы сделать из вампира человека.
– Если честно, я вообще не представляю, как тебе это удалось.
Милослав усмехнулся.
– Да уж, пришлось попотеть. Хорошо, что я такой предусмотрительный и кроме него оставил в карантине ещё с пяток свежеумерших вампиров. Было на ком тренироваться.
– Да, но… – лорд Эрлинг замялся, подбирая слова. – Когда он погиб, ты ведь был здесь. Как тебе удалось предотвратить развоплощение?
Чёрный Дракон хмыкнул.
– Это твой Альдор диктует свою сентиментальную волю слабым сердцам только по эту сторону перехода. А мне давно уже подчиняются все Миры Мёртвых, до которых докатываются воды забвения. На переход, как тебе известно, требуется время… да и энергии порядочно. Я пытался это как-то обойти, работал со сцепленными квантами…
– Я тоже изрядно с ними повозился… пока не понял, что использовать этот эффект для перехода принципиально невозможно.
Милослав утвердительно наклонил голову.
– Да, для перехода невозможно. Зато это позволило мне сделать внутренние каналы связи абсолютно криптостойкими. Так что я отдал команду своему чиновнику поместить в изолятор богов пятерых обычных и одного не вполне обычного вампира, не опасаясь, что по этому поводу поднимется назойливый вой бессмертных.
– Зачем тебе в принципе понадобилось это делать? Ты же ненавидишь вампиров!
Бог смерти неопределённо повёл плечами, разглядывая творение своих рук, которое теперь звалось Ламберт фон Штосс.
– Он заботился о моей девочке, пока меня не было рядом. И делал это в высшей степени хорошо. И совершенно бескорыстно. Не так часто мне доводиться испытывать благодарность.
– А потом? Почему ты ничего не сказал? Ни мне, ни Мелисенте?
Милослав повернулся к собеседнику и с несколько наигранным высокомерием приподнял бровь.
– Да кто ты вообще такой, чтоб я с тобой разговаривал? – помолчав немного, продолжил: – Ну а сестра… к чему было ставить её перед проблемой выбора? Ваш брак был так хрупок… детей даже ещё не было, – при этих словах Северин едва заметно вздрогнул. А под ехидным взглядом чернокнижника и вовсе помрачнел. – К тому же, вернись наша девочка к вампиру, – продолжал добивать его Милослав, – я проиграл бы спор с Кэролином. И мне не только пришлось бы вернуть трофейный артефакт, но и отдать этому зануде Осколок Вечности. Перспектива малопритягательная.
– Ты, должно быть, чрезвычайно повеселился, подсунув царю фейри вампира в качестве внука, – буркнул маг.
– Бывшего вампира, – педантично поправил бог смерти. – Но ты прав – повеселился изрядно. Этот олух даже ничего не заподозрил. Для него все смертные на одно лицо.
– Кстати, почему он внешне на Эйзенхиэля не похож?
– Внешне он похож на барона фон Штосс, как ему и положено. Он ведь не помнит ничего из своей прошлой жизни. Даже Мелисента, когда после самоубийства в чужое тело попала, почти год потратила на то, чтобы выглядеть более-менее прилично. К тому же… имей место внешнее сходство, Антар обо всём бы догадался. Портреты деда он, думаю, видел.
– Так ты… и любимому племяннику не поведаешь, с кем он свёл дружбу?
– К чему усложнять, – бог смерти щёлкнул пальцами, и в зеркале вместо супружеской пары отразились двое мужчин. – Пусть Эйзенхиэль Элизобарра останется семейной легендой. А Ламберт фон Штосс живёт своей жизнью. Мне кажется, он это заслужил.