– А он? – спросила рыжая ведьма.
– Он принимал это как должное. Для него это было настолько естественно, что не вызывало в нём ни высокомерия, ни тщеславия. Просто Антар был лучшим во всём, а остальные были только инструментами в его руках. Нет, конечно, он не считал нас инструментами, или низшими существами. Он заботился о каждом из нас, наверное, даже любил. Но мы были ему не ровня. И в глубине души он это чувствовал. Поэтому он так трепетно относился к брату. Тот был тоже весьма одарён. В своём роде.
– Антар, наверное, очень тяжело переживал его смерть? – тихо спросил Вартек.
Демон кивнул.
– Они все… очень остро это переживали.
Валорский Государственный Университет, 2114 г. по местному исчислению
– А он ничего, этот новый профессор математики, – с заинтересованной улыбкой произнесла Амелия Лонгдейл на ухо профессору Лейнсборо.
– Что? – переспросила та, вернувшись из глубин своих не очень-то весёлых мыслей.
– Я говорю, профессор Эрлинг – импозантный мужчина, хоть уже и не первой молодости, – ответила профессор словесности, указывая рукой на их нового коллегу, как раз представляемого ректором.
Лоридейль Лейнсборо бросила на отвесившего сдержанный поклон мужчину в тёмном костюме один быстрый взгляд и отвела глаза.
– Не в моём вкусе, – сухо ответила она своей собеседнице.
– Ой, да ладно тебе, Синий Чулок! – весело воскликнула Амелия. – Гляди, он на тебя смотрит.
Профессор биологии повернула голову и встретила пристальный и огненный взгляд больших тёмных глаз с совершенным равнодушием. Вежливо кивнув головой в знак знакомства, она снова повернулась к словеснице:
– Я, наверное, пойду уже, Амелия. Все основные новости уже изложены, а мне ещё учебный план нужно подготовить.
Приобретение Северина Эрлинга, лауреата сразу нескольких престижных премий в области математических наук, было гордостью ректора. Для него навсегда осталось загадкой, что заставило столь маститого учёного занять профессорскую вакансию в небольшом, в общем-то, университете. Однако лишних вопросов подаркам судьбы не задают. Какими бы причинами профессор Эрлинг ни руководствовался, на ближайшие пять лет он был заведующим кафедрой математики. Коллеги (а большинство из них были женщины) от нового сотрудника просто млели. Профессор Эрлинг был молчалив до загадочности, даже несколько угрюм, однако при этом безукоризненно галантен. Профессор физвоспитания считал его даже несколько манерным до тех пор, пока однажды во время местного праздника воздушный шар, раскрашенный в цвета университета, и с корзиной, набитой хихикающими первокурсницами в розовых платьях (они должны были посыпать университетскую площадь розовыми лепестками с высоты птичьего полёта), по недосмотру не был отвязан прежде, чем к юным прелестницам успел присоединиться инструктор. Истошный визг оглушил собравшихся, и никто не заметил, как произошло, что профессор Эрлинг, только что стоявший в тени увитого плющом корпуса математики со сложенными за спиной руками, уже сбросил камзол и взобрался на крышу корпуса астрономии со скоростью и проворством обезьяны, так что успел не только схватить болтающуюся на ветру верёвку, но и хитрым узлом привязать её к шпилю планетария. Хмуро оглядев плотную толпу окруживших его коллег, родителей и студентов, осыпающих его восхищёнными похвалами, он подобрал с земли свой камзол, и, кивнув на всё ещё покачивающуюся в небе корзину, сухо произнёс:
– Снимите их уже кто-нибудь.
Студенты… студенты относились к мрачноватому профессору по-разному. Многим из них, особенно тем, для кого математика являлась обязательным, но не профильным предметом, его лекции казались сухими и безжизненными. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Женское кокетство, которым пытались пронять преподавателя наиболее привлекательные представительницы прекрасной половины аудитории, разбивалось о невозмутимого профессора, словно морская пена о скалы. Однако была группа студентов, окруживших нового профессора кольцом обожания. Те, кто был в состоянии понять, о чём вещает с кафедры этот высокий седеющий мужчина, ловили каждое его слово, готовые конспектировать. Когда лекционная неделя закончилась и начались семинары, и первое, и второе впечатления от профессора Эрлинга только усилились. Химики и биологи стонали и ругались, не в состоянии угнаться за его стремительной мыслью, а математики готовы были высечь его бюст в мраморе и водрузить на пьедестал почёта, окружив венками и хвалебными одами. Феерический восторг, который доставляли им изящные и неожиданные преобразования, можно было сравнить разве что с восторгом первого поцелуя, для которого, кстати, было самое время, ибо незаметно подкралась весна…
Лоридейль Лейнсборо преподавала биологию уже второй год. Её появление в своё время тоже произвело некоторый резонанс, хоть и не такой значительный, как фигура знаменитого математика. Она была не так уж молода… по крайней мере, заметно старше большинства своих студенток, но всё ещё ослепительно красива. И было совсем неудивительно, что новый профессор математики провожал её долгим взглядом каждый раз, как она попадала в его поле зрения. Однако сильной половине обитателей университета хватило нескольких попыток, чтобы понять: плода от этого цветущего дерева дождаться не удастся. К мужским чарам профессор Лейнсборо была равнодушна. Поэтому профессор философии, заметив неприкрытый интерес математика, только с улыбкой тронул его за рукав:
– Боюсь, этот интеграл не взять даже вам, профессор Эрлинг. Уж кто только не пытался и как только не изгалялся. Один даже покончить с собой грозился. Она только приподняла голову от годового отчёта, изрекла: «Чем больше самоубийц – тем меньше самоубийц» и вернулась к своему занятию.
Его собеседник едва заметно усмехнулся и ничего не ответил. На следующий день во время обеда профессор Эрлинг подошёл со своим подносом к её столику и в изысканных выражениях попросил соизволения присоединиться. Она молча указала ему на свободный стул, так и не произнеся ни слова. Опустившись напротив неё, Северин несколько секунд смотрел на сосредоточенно жующую блондинку, а потом, будто невзначай коснувшись её руки, спросил:
– Почему ты меня избегаешь?
Сказано это было очень тихо, хотя с таким же успехом мужчина мог кричать на всю столовую: никто на всей планете не смог бы понять этого языка.
– Я и не думала, профессор Эрлинг, – спокойно ответила она не трансгалакте. – Просто математика с биологией не так часто пересекаются.
– Мелисента, – с лёгкой укоризной начал он.
– Вы, кажется, принимаете меня за кого-то другого, – невозмутимо прервала его она. – Мои имя – Лоридейль.
– Как же я ненавижу, когда тебя зовут Лоридейль, – тоскливо произнёс он, комкая салфетку.
– Доброго дня, профессор Эрлинг, – сказала женщина, поднимаясь из-за стола. Её тарелка была пуста едва ли на треть.
В среде своих подопечных она тоже была сравнительно популярна. Помимо собственно биологии преподавала и органическую химию, входившую в курс общеобразовательных предметов университета, выпускавшего инженеров-межпланетников широкого профиля. Увлекаясь, она говорила легко и интересно, поражая воображение и навсегда оставляя в мозгу причинно-следственные связи. Ксенозоологи вообще считали профессора Лейнсбро просто волшебницей. В частности, за случай, когда в местном космопорте приземлился транспорт, в трюме которого обнаружили дохлого на вид сумчатого ваагра – редкую и очень забавную инопланетную форму жизни, напоминавшую круглоголового большеглазого оленёнка или лосёнка с мягкими рожками, величиной вырастающего с крупного кота. За полчаса из подручных материалов Лоридейль собрала в барокамере нечто вроде лазарета для инопланетного существа, ожившего, казалось (а на самом деле так оно и было) от одного прикосновения её руки. Весь факультет ухаживал за ваагром, как за родной матерью. А после полного выздоровления профессор отправила его куда-то с транзитным кораблём. Говорили, что в сторону Лётной Академии.