Вторую ночь Ермак с казаками стерег тут ногайцев: знал он, — раз идут турки и ордынцы на Астрахань, непременно навстречу им потянутся переметчики. Тут и ловить их!
За курганом, с подветренной стороны, лежали Ермак и Гроза, Иван Кольцо да Богдашка Брязга, а с ними десятка три удалых станичников. Ночь простиралась звездная, тихая, не слышалось воя назойливых шакалов, не шелестели травами тушканчики. Казалось, вымерло все в бескрайней пустыне, только в неверном лунном свете, догоняя друг друга, подпрыгивая, двигались темными легкими шарами перекати-поле.
Глядя на них, Гроза вздохнул:
— Рано ныне подошла осень. Смотришь, растет такой круглый куст на ломком стебельке, созревают на нем семена, и тогда отсыхает этот стебелек, налетает ветер и гонит-гонит день и ночь без передышки по степи перекати-поле… Взгляни, какие звезды! — мечтательно посмотрел казак на темное небо. — Вот и колесница царя Давида поднялась краем из-за кургана! — показал он на Большую Медведицу и сладко потянулся. — Лежу, а сам думаю: вот покончим с ордой да и на Волгу! Чую в своих жилах горячую кровь, никак ей не угомонится. А тут, на станице, Бзыга да заможники тянут из нас жилы. И у нас на Дону неправда завелась. Эх!..
Ермак хотел отозваться, много и у него накопилось против Бзыги, но в эту минуту на кургане вспыхнули зеленые огоньки.
— С нами крестная сила! Гляди, покойник из могилы выбрался! — взволнованно прошептал Брязга. — А может, это неприкаянная душа? Убрался человек со света белого без молитовки и креста.
Ермак поднял голову, вгляделся. Курган смутно темнел в слабом свете ущербленного месяца, а на вершине его и в самом деле то вспыхивали, то погасали зеленые огоньки.
— Бродит, нечистая сила. Глянь-ко! — схватил он Грозу за руку.
— Волк! Сейчас спугну! — отозвался Гроза и взялся за саадак со стрелами.
Но огоньки померкли, над степью пронесся прохладный ветерок, звезды стали бледнеть.
— Скоро утро! — задумчиво сказал Брязга. — Соснуть, братцы, да не спится.
На востоке заалела полоска зари, тишина кругом стала полнее, глубже. Чуткий на ухо Ермак вдруг уловил неясный, смутный звук. Знакомое безотчетное чувство тревоги охватило его. Он припал к земле. И опять тихие певучие звуки повторились, они росли, крепли, наливались сочностью и приближались. Теперь отчетливо переливались погремки-бубенчики.
— Браты! — вскочил казак. — Караван идет!
— Брязга насторожился.
— Верно! — подтвердил он. — Купцы из Ургониша идут на Русь. Слышно — арбы, верблюды ревут…
— Нет, братики, то не из Ургониша купцы, из Астрахани к туркам торопятся ногайские переметчики. Ну, братцы, не зевай!
— Оттого ночью воровски идут, что Касим-паше дары везут!
Заря охватила полнеба. На золотом фоне ее с востока по тропе приближались темные точки; они росли, близились, и наконец, верблюд за верблюдом, показался большой караван. Казаки взметнулись в седла и убрались в балочку. Ермаку все видно… Вот из-за кургана, ритмично покачиваясь, показался огромный верблюд. Сбоку в люльке белеет чалма карамбаши. Он что-то монотонно поет.
Длинной цепью верблюды тянулись к колодцу «Сасык-оба». Они ревели, медленно поворачивая головы на долговязых шеях. Туго набитые мешки и тюки покачивались в такт движению по обе стороны вьючного седла. Седобородые купцы в пестрых халатах и белоснежных чалмах дремлют, а неподалеку от них на горбоносых ногайских конях джигитуют всадники с копьями. Нежный звон бубенчиков усилился, — караван подошел к глубоким колодцам. Карамбаши повелительно прокричал своему головному верблюду:
— Чок!
Животное огляделось и тихо опустилось на землю. Вожатый, в стеганном бумажном халате, проворно выбрался из люльки и стал покрикивать на слуг.
То и дело раздавалось резкое, властное:
— Чок! Чок!
Один за другим опускались верблюды, и караванщики быстро разгружали кладь. Из своего паланкина выбрался толстый купец в халате, шитом золотом, и шароварах малинового бархата, в зеленых сапогах из ослиной кожи с загнутыми носками. Важно переваливаясь, он, не торопясь, пошел в тень. За ним потянулись другие купцы.
Ермак приготовил аркан. Эх, только размахнуться и захлестнуть жирную шею купца! Казачьи кони нетерпеливо перебирали ногами, тут бы и…
Но в эту самую минуту, поднимая пыль, к роднику «Сасык-оба» вынеслась на рысях казачья сотня. Впереди на черном коне-звере показался Андрей Бзыга в красном чекмене.
«Опередил, и тут опередил!» — раздраженно подумал Ермак и, оборотясь к станичникам крикнул:
— За мной браты!
Ногайцы пали на колени и, подняв вверх руки, заголосили на разные лады:
— Алла! Алла!
Жирный купец в малиновых шароварах, низко приседая, залопотал.
Бзыга подбоченясь, сощурил зеленоватые глаза и сказал важно:
— Ага, послы ногайские к царю следуют…
Купцы униженно били лбами в землю. Стражники побросали копья и, опустившись на колени, завопили:
— Господин будь милостлив! Мы подневольные!
Тут и Ермак сорвался и вынесся из укрытия на разгоряченном коне. Его дончак злобно заржал, поднялся на дыбы, готовясь растоптать врага. Но Бзыга вымахнул сабельку, синим огоньком блеснула полоска булата.
Не трожь! — багровея, закричал он Ермаку. — Не видишь, послы едут на Русь! Царь задирать не велел.
Глаза атамана потемнели, прочел в них Ермак непримиримую ненависть. Гроза скрипнул зубами и сказал хмуро:
— Опять ты, атаман, поперек нашей дороги стал!
— Говоришь много! Гляди, пожалеешь! — пригрозил Бзыга.
Ермак оглянулся на своих. Крепкие, загорелые, они, как дубы, вросли в седла. Вояки! Гляди, рука Богдашки Брязги крепко сжимает рукоять сабли. Но он и товарищи притихли, опустили глаза в землю. Укротил их всех окрик атамана — сильна его власть!
Степенно и твердо сказал Ермак атаману:
— Чую, не послы это, а переговорщики из Астрахани едут челом бить Касим-паше.
— Не твое дело! — властно сказал атаман. — Я тут набольший из вас и мне только положено знать обо всем… Эй, купцы, к вам мое слово! — Бзыга спрыгнул с коня, подошел к седобородому и стал с ним вести речь по-ногайски.