— В этой стране, великий и мудрый, да сохранит аллах мне зрение, водятся крокодилы, которые, насытившись черепахами, разрешались потом золотым песком!
«Ну и лжец! — возмущался про себя литовец. — Такого шута горохового и у нас на Вильнюсе, в замке Гедемина, не сыскать. Какие басни сказывает! Да и что это, — или меня за неуча принимают или насмехаются? — недоуменно разглядывал он придворных и султана. — Ведь есть же и у них науки!»
— Там есть соколы, — продолжал ученый муж, — которые кладут по три яйца, а из них рождаются кошки пепельного цвета. Эти зверьки необычны и обладают умением ловить не только обыкновенных птиц, но и быстролетных кречетов.
И еще час с серьезным видом нес он разную околесицу, а Селим внимательно слушал и верил болтовне. Литовскому послу надоело слушать, и мысли его были о другом. Повелено ему было добиться военной тяжбы между султаном и московским царем, чтобы отвлечь русских от литовских рубежей. Он думал, как лучше и осторожнее об этом сказать хункеру.
И вдруг наступило затишье. Повелитель правоверных поднял руку, и все придворные неслышно, пятясь, удалились из оранжевого зала. Посол переглянулся с турским вельможей, и оба они поняли друг друга. Однако визирь не осмелился еще начать разговор со «средоточием вселенной», так как по его глазам догадывался, что тот еще не насладился беседой о науках и искусствах, еще не до конца поразил своей мудростью и ученостью пришельца с Запада.
— А где фряжский художник? — спросил вдруг султан визиря. — Пусть будет здесь и покажет нам свое мастерство!
Визирь троекратно хлопнул в ладоши, и в дверь неслышным шагом вошел тонкий юноша с длинным лицом, обрамленным пышными каштановыми волосами. Он держал перед собой картину.
— Приблизься и покажи, что сделал ты! — благосклонно приказал хункер.
Визирь глазами дал понять послу, пусть и гость с Запада любуется искусством придворного художника.
Когда картину повернули к солнечному сиянию, литовского посла потрясли сочные яркие краски и рубиновая кровь, потоки которой стекали с отрубленной и водруженной на кол головы казненного. Искусник нарисовал публичную казнь, которую можно было часто видеть на улицах Стамбула. На полотне эта казнь изображалась с чудовищной подробностью. Гость невольно закрыл глаза от ужаса. Султан же долго и с наслаждением созерцал яркие пятна крови. Но вдруг лицо его выразило удивление и недовольство.
— Здесь, здесь! — показал он перстом на рваные кровоточащие шейные вены. — Неверно тут! Не может так лежать мускул, после того как его поразит острый меч!
Селим помолчал и затем сурово взглянул на художника.
— Не вижу совершенства, нет мастерства! Я научу тебя и покажу, что я прав! — выкрикнул он, хотя художник стоял бледный, — ни жив ни мертв, — и ни словом не обмолвился. — Приведите раба и опытного палача!
Посла потрясла страшная простота решения хункера. Не успел он опомниться, как в зал ввели раба — красивого, рослого юношу, с мускулистой, крепкой шеей. Следом за ним вошел палач, обнаженный до пояса, с тяжелым мечом в руке. Раб был нем и не молил о пощаде. Или он не понимал, что предстоит ему? У литовца стало холодно под сердцем.
— Видишь! — указал хункер на шею юноши. — А теперь смотри, что станет, какими будут жилы! Ну, ты! — махнул пухлой рукой палачу хункер.
Тот быстро схватил раба за голову и склонил ее, а затем, отступив на шаг, проворно взмахнул мечом, и в мгновение ока прекрасная, только что сверкавшая скорбными глазами голова отскочила от туловища. Палач поднял ее и показал присутствующим. Ноздри султана затрепетали от восторга. Улыбаясь, он сказал художнику:
— Смотри, смотри, как течет кровь из жил и как свернулись мускулы. Вот как надо писать на картине! Всегда показывай истину! — хункер тянулся к голове, глаза которой уже начали меркнуть. Он жадно принюхался к запаху крови. Литовцу показалось, что уши раба еще слышат, что глаза его видят, — так глубока и безмерна была печаль, которая еще светилась в них.
— Теперь видишь, чем грешит твое изображение! — сказал поучительно султан.
Посол тяжело дышал, его мутило, но он превозмог слабость и сказал хункеру:
— Ты — истинно мудрейший из царей и величайший знаток искусства! Теперь я вижу, сколь велики твои знания!
Селим скосил глаза на визиря.
— Уведи их! — кивнул он в сторону художника и палача.
В зале еще дымилась теплая кровь, сгустками застывшая на пестром бухарском ковре, не обращая внимания на все это, султан спокойным голосом предложил литовцу: