— Эй-ей, работать надо! — закричали стражники и для острастки щелкнули бичами. Нехотя поднялись невольники и снова принялись за работу. На закате пленников погнали в острог, а Ермака привели в одиночную темницу. Опять ему принесли корыто с кукурузой. Хотя и вкусна была, но казак с огорчением подумал: «При тяжкой работе отощаешь и не сбежишь отсюда!»
Так три дня гоняли Ермака выгружать зелье.
Несносно за работой тянулось время, но когда наступала ночь и приходилось брести в свой подвал, становилось еще хуже.
«Гуляке и осенняя ночь коротка, а горемыке и весенняя за два года идет», — грустно думал Ермак, лежа в подвале.
Однажды, когда он так лежал, в подвале раздался легкий шум. Ермак поднял глаза и замер от удивления. Перед ним с миской в руке стояла знакомая смуглая станичница, крещеная ясырка Зюлембека.
— Ой, Марьюшка! — радостно вырвалось у Ермака. — С неба ты свалилась, что ли?
Татарка приложила палец к губам, поставила на пол большую чашку с бараниной и, усевшись против Ермака, с лаской стала смотреть на него.
— Ешь… — тихо сказала она.
— Откуда взялась? — с изумлением спросил казак.
Татарка хитро улыбнулась:
— Потом узнаешь… Волю тебе пришла добыть!
— Ох, воля! — глубоко вздохнул Ермак и в порыве благодарности погладил женщине плечо. Зазвенели кедолы, Зюлембека пугливо оглянулась:
— Тише… ешь скорее…
Ермак начал есть. Голод взял свое, и он быстро опорожнил миску Потом бережно взял в свою большую шершавую ладонь хрупкие пальцы женщины.
— Ну, спасибо! — сказал он. — В первый раз ноне сыт. А коли подсобишь с волей, го, вот бог святой, век буду помнить!
— Не тоскуй, уведу отсюда!
Глаза Ермака радостно блеснули.
— Ах ты, добрая душа! Когда ж то сбудется?
— Скоро! — ответила татарка. — Ход потайный тут есть. — она махнула рукой в дальний угол подвала. — Но ты не торопись, а то худо будет. — Схватив с пола миску. женщина скользнула в темный угол и, легко прошумев, исчезла.
На другой день наступило ненастье. Над Азовом все время клубились тяжелые мрачные тучи, лил обильный, беспрестанный дождь, и море яростной волной кидалось на берег.
В этот день не довелось работать. Турки погалдели, погалдели и погнали пленников в узилища. В суматохе, видимо, забыли о Ермаке и не принесли поесть. Но он не думал о еде — метался от стены к стене, трогал и поднимал плиту от тайного входа и ждал татарку.
Ночью она снова появилась в подвале.
— Ну, вот и я, казак! — Зюлембека держала узелок в руке и улыбалась. — Заждался? В самую пору бежать. Непогодь, ночь…
— А кедолы? — горестно вспомнил казак.
— Не горюй, припасла я…
— Погоди, я сам! — потянулся к напильнику Ермак. — Ах, ты, моя добрая…
— Молчи! На руках я сниму… — прошептала Зюлембека и заработала напильником. Трудно ей было, но все же руки у Ермака скоро стали свободными.
— А теперь дай-ка я! — схватил Ермак напильник и снял кедолы с ног.
— Ну вот и все! — обрадовалась татарка. — Иди за мной! — она юркнула в подземелье, а за ней еле протиснулся широкими плечами и Ермак. От затхлого воздуха у него захватило дыхание.
Скоро лаз расширился и они оказались в галерее, одетой заплесневелым камнем. Под ногами хлюпала вода, но откуда-то тянула струйка свежего воздуха. Ермак шумно вздохнул.
Женщина долго прислушивалась, но кругом царило ничем не нарушаемое глубокое безмолвие. Потом снова заторопилась. Вот показался мутный свет, и они вышли в огромное подземелье, придавленное грузными сводами. Ермак нащупал бочку.
— Торопись, тут страшно, — прошептала татарка.
«Бочки? Неужто те самые, что катали с галер? Зелье!» — думал Ермак. Внезапно он поскользнулся и ушибся об острый край. Зюлембека прильнула к нему, взволнованно огладила ладонями его бородатое лицо:
— Больно? Потерпи, теперь скоро…
С трудом добрались они де нового тайного лаза. Татарка схватила Ермака за руку и прошептала:
— Вот и конец!
Свежий ветер пахнул в лицо, и горячая радость охватила пленника Вслед за женщиной он выбрался в густые кусты ивняка и оглянулся: сквозь рваные тучи светила луна, мокрый ветер шумел и сбрасывал с кустов и деревьев дождевые капли.
— Придет туча, и тогда торопись! — сказала женщина. Она прижалась к плечу Ермака, погладила его руку. Ермак крепко обнял ее.
— Спасибо, Марьюшка, — назвал он Зюлембеку русским именем. — Век не забуду твоей послуги! — И вдруг спохватился, спросил: — А как же ты? Айда со мной!
Она печально повела головой:
— Нет, мне нельзя. Здешняя я… татарка. А станичников помню… жалели!..
— Ну, как знаешь, — вздохнул Ермак, — и то сказать: для каждого своя сторонушка родней всего!
— Прощай.
— Прощай, добрая душа! — ответил Ермак и еще раз на прощание обнял татарку.
«Что ж, так и уйти, не отблагодарив супостатов? — спросил себя Ермак, едва за женщиной перестали шуметь кусты. — Нет, надо вернуться к зелью…»
Он быстро достал из узла трут и кремень с кресалом и уполз обратно в тайный лаз…
Погода разгулялась, и луна уже щедро озаряла азовские крепостные стены и башни, когда Ермак вылез из подвала. На берегу перекликались сторожа, а из-за Дона доносилось ржанье кобылиц.
Ермак подождал набежавшего облачка и скользнул в ров, к Дону. Вот и река! Он погрузился в парную воду и поплыл…
На другом берегу Ермак долго лежал — отдыхал и ждал… И вдруг над Азов-крепостью блеснули молнии и раз за разом загрохотали могучие взрывы. Они потрясли и землю, и воздух, и воды Дона. Потом грохот стих, и утренний ветер донес до Ермака приглушенные крики:
— Алла! Алла!
«Вон оно как! — ухмыльнулся в бороду Ермак. — Ну теперь и к дому пора!»
Проворный быстроногий конь Ермака увернулся от татарского аркана, вырвался в степь и на второй день прибежал в станицу.
На зорьке Иван Кольцо заслышал знакомое ржанье. Обрадовался казак:
— Ермак прискакал!
Но у землянки друга, опустив голову, скакун бил копытом в землю. И понял Кольцо — стряслась с Ермаком беда. Собрал сотню и побежали казаки в степь.
Много дней казаки рыскали по осенней степи. С восходом солнца перед вольницей открывался безбрежный мир большого синего неба и просторной тихой степи. И каждое утро приходило укутанное туманами, обрызганное росой, с трубными кликами журавлей. В Диком Поле виден каждый конный и каждый пеший. Молчаливым, мертвым казалось оно, а на самом деле везде — у курганов, на перелазах, у колодцев подкарауливала татарская стрела аркан лихого наездника и просто острый нож немирного степняка.
На зорьке казачья сотня мчалась вдоль Дона к Азову. На востоке уже блестели светлые полоски. Они росли, ширились и гасили звезды одну за другой. Холодный свежий ветер гнал ковыльные волны по степи. Иван Кольцо привстал в стремени и прислушался.