Это был не официальный, обрядовый, «встречный поцелуй».
Это был горячий поцелуй любви и окончившейся наконец долгой томительной разлуки.
Так встретились жених и невеста.
Затем Ксения Яковлевна вместе с женихом, дядей и братьями спустилась в парадные горницы, где были приготовлены уже столы со всевозможными яствами и питиями.
За трапезой Ермак Тимофеевич без конца рассказывал о перенесенном им и его удальцами за Каменным поясом.
— Все, слава Создателю, хорошо кончилось! — заключил он свой рассказ.
— Уж как не хорошо, чего лучше!.. — заметил Семен Иоаникиевич и осушил свой кубок с пожеланием здоровья князю Сибирскому. Молодые Строгановы присоединились к этому пожеланию.
После трапезы молодая Строганова удалилась в свою светлицу, а Семен Иоаникиевич повел Ермака Тимофеевича в свою горницу, пригласил с собой и племянников. Там они приступили к обсуждению вопроса о предстоящей свадьбе.
— Скрываться нам ноне нечего, — говорил Семен Иоаникиевич, — выдаем мы нашу кралечку за царева слугу заслуженного, за князя Сибирского, пусть порадуется с нами вся округа. Позовем и пермского наместника, и все власти пермские, пусть поглядят на покорителя Сибири, пусть порадуются нашему счастью.
Ни племянники, ни Ермак Тимофеевич не перечили затее старика.
На том и решили.
— Ведь мы, добрые молодцы, две свадьбы будем праздновать, — сказал старик Строганов.
— Две? — вопросительно посмотрел на него Ермак Тимофеевич.
— Да. Домаша просватала себя за Якова, и Аксюша пожелала, чтобы их свадьба была в один день с вашей.
— А-а, — заметил Ермак Тимофеевич, — славная из них будет парочка. Но когда же свадьба-то?
— А какой у нас ноне день?..
— Пятница.
— Так не в это, а в то воскресенье…
— Так долго! — вздохнул Ермак.
— Раньше не управимся.
И с этим согласились все.
Со следующего же дня в усадьбе Строгановых закипела лихорадочная деятельность. Гонцы летели взад и вперед, в Пермь и обратно. Все принимало тот праздничный торжественный вид, с описания которого мы начали эту главу нашего правдивого повествования.
Для Ермака Тимофеевича, почти безвыходно сидевшего в светлице своей невесты и наслаждавшегося вовсю отдыхом от бранных трудов и утомительного путешествия, время летело быстро.
Уже накануне дня свадьбы собрались все приглашенные поезжане. Прибыл и пермский наместник, и все пермские власти, а также именитые купцы и граждане. Битком были набиты хоромы строгановские приезжими.
Утром, после обедни, отец Петр в церкви старого поселка обвенчал сперва князя с Ксенией Яковлевной Строгановой, потом Якова и Домашу, на долю которых случайно выпала такая пышная, невиданная в этом краю свадьба.
Пир свадебный для обеих пар был в парадных горницах.
Ермак Тимофеевич с молодой женой, осыпанные при входе в хоромы после венчания, как потом и Яков с Домашей, рожью, сидели за первым столом, а вторая пара за другим, где находились все слуги Строгановых и сенные девушки Ксении Яковлевны.
Тут же на почетном месте восседала одетая в новый шелковый сарафан и мать Домаши — полонянка Мариула, благословившая свою дочь и жениха к венцу вместе с Семеном Иоаникиевичем Строгановым.
Пир, что называется, шел горою.
В конце концов все смешалось, воевода, власти, хозяева и слуги и все веселились от души, без чинов.
В описываемые нами отдаленные времена не было такого резкого различия сословий и положений. Хорошо ли это или худо — здесь не место разрешать вопрос.
Поздним вечером молодых князя и княгиню Сибирских проводили в отведенную им и уже давно приготовленную опочивальню в том же этаже, где помещались парадные горницы, а Якова и Домашу — в новопостроенную избу.
Поезжане с гостеприимными Строгановыми пировали до белого утра.
XXIII
Смерть Ивана Кольца
«Счастливые часов не наблюдают», — говорит известная поговорка. Она всецело оправдывалась на Ермаке Тимофеевиче и Ксении Яковлевне после их свадьбы. Оба они отдались всецело блаженству законной любви, и дни, и недели казались им быстролетными мгновениями. В объятиях друг друга они забыли весь мир, забыли и новое завоеванное царство, за которое их величали князем и княгинею.
Прошел так называемый «медовый месяц», прошли незаметно еще три, и первым из-под захлестнувшей их волны счастья вынырнул Ермак Тимофеевич.
Строго говоря, и вынырнул он не сам, а был вытащен посторонней силой.